О сколько счастья, сколько муки… (Погадай на дальнюю дорогу, Сердце дикарки)

— Господи, ну и позорище! — часом позже жаловался Яшка сестре. — Думал — со стыда сгорю, когда матери все это говорил. Она чуть не заплакала, бедная!

— Ничего, дорогой мой, теперь все получится! — ликовала Маргитка. — Вот душой своей клянусь, через неделю на вашей свадьбе гулять будем! Хоть Дашка и дура, что за тебя соглашается. Я бы под топором не вышла!

— Раз так, чего же помогать взялась? — обозлился Яшка.

— Да я не для тебя стараюсь, — съязвила сестра. — Для нее, для Дашки. Ей хоть какой-то муж нужен, пусть и дурак распоследний безголо…

Но тут Яшка схватил со стола мухобойку, и Маргитке пришлось спасаться бегством.

Илона взялась за дело основательно и шесть дней без устали проедала супругу мозги, упрекая его в бесчувственности, в нелюбви к единственному сыну, в неумении понять всей выгоды такой женитьбы и, наконец, в черной неблагодарности:

— Между прочим, это его, Смоляко, сестра меня уговорила с тобой из табора сбежать! Так-то ты добро помнишь! Да ты до конца дней должен за Ильи и Варьки здоровье свечи ставить!

— Это в честь чего?! Из-за тебя, что ли, курицы?! — бушевал Митро. — Да пропадите вы все пропадом, делайте, что хотите! Бери за своего сына хоть девку уличную — ему с ней жить, а не мне. Все!

Дверь за ним с грохотом захлопнулась. Когда спустя полчаса обеспокоенная Илона пошла за мужем, она увидела на кухне замечательную картину: Митро сидел за столом, наливал себе водки из графина, откусывал пупырчатый соленый огурец и глубокомысленно бормотал:

— Да и леший с ними совсем, пусть женятся… Девка — красавица, певица хорошая… Рожать-то может, чего еще надо?

Так и вышло, что через три дня после этого разговора гордый, как петух, Яшка повел Дашку на Кузнецкий мост, чтобы с полным правом выбрать ей подарок. Для приличия позвали с собой Маргитку, а вслед за ней напросился и Гришка.

— Ну, так как же, Даша? — в который раз спрашивал Яшка. — Серьги хочешь или кулон? Или и то и другое возьму. Деньги есть, не бойся!

Маргитка молча схватилась за голову, постучала пальцем по лбу. Яшка, так же не говоря ни слова, показал ей кулак. Дашка беспомощно пожала плечами:

— Право, не знаю… Пхэнори, ну, расскажи мне еще раз, какие это серьги?

— Ух, красивые, сил нет! — В голосе Маргитки звучала мировая скорбь. — Я бы такие и на ночь не снимала! Длинные, капельками, блестят так, что глазам больно! Оправа колечками, тоненькая-тоненькая… Стоят ужас сколько!

— Нет, мне не нравится, — решила Дашка. — Хочу вон те сережки.

— С малахитом? — разочарованно спросил Яшка. — Да они же дешевые совсем… Надо мной цыгане смеяться будут!

— Зато мне идет, — уверенно сказала Дашка, на ощупь находя на витрине малахитовые серьги и поднося их к лицу. Зеленый матовый блеск камней в самом деле выгодно оттенял ее смуглую кожу и каштановые волосы. Яшка мучительно наморщил лоб, разрываясь между желанием угодить невесте и страхом осрамиться перед людьми.

— Ну, ладно, как хочешь, — наконец согласился он. — Но вон то кольцо с бриллиантами я тоже для тебя возьму. Не хочешь — не носи, пусть валяется.

— Яшенька, купи мне, — умильно попросила Маргитка. — У меня валяться не будет.

— Иди к лешему! Пусть тебе твой каторжник покупает.

— О, легок на помине… — вдруг тихо проговорил Гришка, глядя сквозь стекло витрины на улицу.

Яшка обернулся и увидел подъезжающую к магазину пролетку. Из экипажа выпрыгнул Сенька Паровоз, за ним — еще трое.

— Мать честная… — пробормотал сквозь зубы Яшка, бросая на прилавок бриллиантовое кольцо. — А ну-ка, девки, живо уходим отсюда! Сейчас такое начнется! Сенька работать, кажись, приехал.

Уйти они не успели: стеклянная дверь магазина уже тяжело захлопнулась за спинами спутников Паровоза. Сам Сенька уверенно прошел к кассе, вытащил из саквояжа свой знаменитый «смит-и-вессон» и положил его на витрину с бриллиантами прямо перед замершим хозяином.

— Так что, господа хорошие, начинаем грабеж, — объявил он изумленным покупателям. — Нервных просим к дверям удалиться, понапрасну не дергаться, в обмороченье не падать. Долго никого не задержим, сами торопимся. Пров Макарыч, открывай с божьей помощью.

Толстый хозяин, разом утративший всю свою важность, трясущимися руками снял с пояса связку ключей.

— Креста на тебе нет, Семен Перфильич, — сумел, однако, упрекнуть он. — Ты же со своими молодцами у меня на Благовещенье был…

— Да я ж обещал еще раз зайти! — рассмеялся Сенька. — Так-то ты дорогих гостей ждешь, борода многогрешная!

В толпе покупателей раздался сдавленный женский всхлип. Сенька недовольно обернулся и увидел стоящих у витрины цыган.

— А, ромалы, здорово! Яшка! И Дарья Ильинишна! Здравствуйте! О, и Машенька моя здесь…

— Ну, чего тебе? — испуганно пролепетала Маргитка, уклоняясь от рук Паровоза. — Поди прочь, похабник… Ты под марафетом, что ли?

— Вот еще! — отперся Семен, хотя его сильно блестящие глаза, бледное лицо и некоторая напряженность движений говорили о том, что Маргитка права. Яшка отодвинул сестру в сторону.

— Оставь ее, Семен Перфильич. Люди кругом.

— Вы здесь зачем?

— Я женюсь, — объявил Яшка, беря за руку Дашку. — Вот, привел подарок выбрать.