О скупости и связанных с ней вещах. Тема и вариации

Валер. Вы правы – это все решает. Однако же найдутся люди, которые, пожалуй, скажут, что надобно считаться с девичьим сердцем, а при таком неравенстве в летах, в характерах и в чувствах брак сулит плачевные невзгоды. Гарпагон. Без приданого! (I/5)

[Мольер 1957]

И так еще три раза. Аналогично скуп на слова и диккенсовский Скрудж в ответ на приглашение племянника провести рождественский вечер с его семьей.

– Но послушайте, дядюшка, вы же и раньше не жаловали меня своими посещениями, зачем же теперь сваливать все на мою женитьбу?

– Честь имею! – повторил Скрудж.

– Да я же ничего у вас не прошу, мне ничего от вас не надобно. Почему нам не быть друзьями?

– Честь имею! – сказал Скрудж

. – Очень жаль, что вы так непреклонны. Я ведь никогда не ссорился с вами, и никак не пойму, за что вы на меня сердитесь. И все-таки я сделал эту попытку к сближению ради праздника. Ну что ж, я своему праздничному настроению не изменю. Итак, желаю вам веселого Рождества, дядюшка.

– Честь имею! – сказал Скрудж

[Диккенс 2000].

Пятикратное «Good afternoon» – универсальная реплика, ответ, которого достаточно, чтобы заткнуть рот всем наивным доброжелателям. Настолько же немногословен и бальзаковский Гобсек, который в различных диалогах, больше всего дел решает своими тремя излюбленными репликами: «Vrai. Possible. Juste» – «Верно. Возможно. Правильно» [См. Balzac 1984: 93, 94, 99, 100, 103, 105, 106, 111, 122, 123 и т. д.]. Например:

– Сударь! – воскликнул граф. – Вы ведь знаете мою жену!

– Верно.

– Как замужняя женщина, она подчиняется мужу.

– Возможно.

– Она не имела права распоряжаться бриллиантами!

– Правильно.

<…>

– Прощайте, сударь! – воскликнул граф, бледнея от гнева. – Существует суд.

– Правильно.

– Вот этот господин, – добавил граф, указывая на меня, – был свидетелем продажи.

– Возможно

[Бальзак 1989].

Словом, скупой – человек одной-единственной реплики. Так же как все материальные ценности и удовольствия этого мира могут быть сведены к одному-единственному знаменателю, так все выклянчивания, уговаривания, просьбы, угрозы, мольбы, призывы к человечности, сочувствию и т. д. могут получить лишь один ответ. Скупец не тратит слов, минимальных слов достаточно для любой цели. И насколько является монотонным его наслаждение, настолько монотонна и его риторика; насколько единообразна его «этическая позиция», настолько же единообразна и его лексика.

Риторическая эффективность данной стратегии опирается на две оппозиции. В первой на одной стороне стоит богатство всевозможных обращений (призыв, вопрос, просьба и т. д.), разнообразие содержания, которое образует разнообразие человечности и человеческих желаний, на другой – как можно более редуцированная, скудная и всегда одна и та же реплика. Во второй оппозиции на одной стороне находится вопрос (тот или иной призыв к ответу), на другой – ответ, который вовсе не ответ на вопрос, ответ, который не пытается аргументировать или удовлетворить вопрошание, напротив, он оставляет спрашивающего один на один с его вопросом. Ответ не помещается в герменевтический горизонт, открываемый вопросом, а, наоборот, прерывает его и делает его невозможным, уничтожает его предпосылки; он действует как раз как не-ответ. Обе оппозиции могут функционировать лишь посредством повторения, каждое следующее повторение их обостряет и укрепляет, в то же время каждое повторение задним числом наделяет силой и эффективностью прежнюю реплику. Скупец желает в своей риторике найти минимальное слово, которое было бы ответом на все вопросы, означающее-хозяина, которое бы демонстрировало свою силу чистым повторением и было бы антиподом тому универсальному ответу, который он нашел на уровне объекта.

* * *