О скупости и связанных с ней вещах. Тема и вариации

Взгляд на внутреннюю связь потребительства и скупости, на скупость как тайну капитализма, безусловно, неновый. Мы находим его в дословном виде у Маркса. То, что движет капитализм, это как раз Geld heckendes Geld, деньги делают деньги, то есть деньги приумножают сами себя, так что стремление к накоплению затеняет все остальное. Если капитализм таким образом, с одной стороны, показывает себя как беспримерное развитие продуктивных сил, новых технологий, все более перформативных новых гаджетов, новых модусов потребления, новых потребностей (секрет товара, помимо прочего, также в том, что он никогда не удовлетворяет существующие потребности, а всегда создает новые), то, с другой стороны, все это головокружительное и цветистое развитие в конце концов всегда функционирует в виде накопления, при помощи тайной движущей силы скупости. Этический принцип капитала – это принцип скупца: Encore! Если он все еще изобретает новые и новые способы потратить деньги, то те во всей своей разветвленности есть не что иное, как формы проявления своей противоположности, видимая трансгрессия – форма проявления аскезы, поставленной в функцию увеличения богатства. Гарпагоны были наивными, в своем любительском крохоборстве они отказались от благ, по-дилетантски прятали горшок с золотыми монетами под кровать, не смекнули, что, расходуя, можно отказаться намного лучше и что частная домашняя тирания поистине невинна и идиллична по сравнению со всеобщей систематически организованной тиранией. Богатство товаров и богатство потребностей имеют общий знаменатель, которым являются не просто деньги как общий эквивалент, а как раз избыточные деньги, то, что в деньгах больше чем деньги, имеющее свой противовес в избыточном наслаждении. Деньги требуют избыточный объект, еще одно зерно, чтобы была куча, но это то зерно, которого всегда по определению недостает. Деньги – это тот штрих в Марксовой формуле Д – Т – Д' (деньги – товар – деньги, но во второй раз деньги со штрихом), тот избыток, на который нацелена операция, которая движет обменом денег на товар и снова на деньги, чтобы в результате этой операции прийти к большему количеству денег, к тому штриху, который отличает деньги в начале от денег в конце. И поскольку соответствующий модус удовольствия установлен посредством принципа, согласно которому ничто не должно быть утерянным, все должно аккумулироваться, то этой операции будет соответствовать У', удовольствие со штрихом, скупость же – всепроникающий эфир и универсальный эквивалент всех потребностей.

Скупость – структурная черта капитализма, его аромат, и это в том смысле, который не имеет ничего общего с психологией или индивидуальными пороками. Маркс осознал это очень рано, еще в «Экономическо-философских рукописях 1844 года»:

Политическая экономия, эта наука о богатстве, есть в то же время наука о самоотречении, о лишениях, о бережливости, и она действительно доходит до того, что учит человека сберегать даже потребность в чистом воздухе или физическом движении. Эта наука о чудесной промышленности есть в то же время наука об аскетизме, и ее истинный идеал – это аскетический, но занимающийся ростовщичеством скряга и аскетический, но производящий раб. <…> Поэтому политическая экономия, несмотря на весь свой мирской и чувственный вид, есть действительно моральная наука, наиморальнейшая из наук. Ее основной тезис – самоотречение, отказ от жизни и от всех человеческих потребностей. Чем меньше ты ешь, пьешь, чем меньше покупаешь книг, чем реже ходишь в театр, на балы, в кафе, чем меньше ты думаешь, любишь, теоретизируешь, поешь, рисуешь, фехтуешь и т. д., тем больше ты сберегаешь, тем больше становится твое сокровище, не подтачиваемое ни молью, ни червем, – твой капитал. Чем ничтожнее твое бытие, <…> тем больше твое имущество

[Маркс 1974: 132].

Но это еще пока наивный образ отречения от трат во имя сбережения, образ, который еще не пойман в превратную диалектику потребительства, хотя и содержит ее в виде зародыша.