Продолжение процесса приносит прославленный трюк с кровью, которая якобы не была записана в изначальной задолженности, ввиду этого тяжба Шейлока терпит фиаско. Теперь он напрасно старается вернуть деньги, предложенные ему в случае, если он откажется от иска, но теперь слишком поздно, ведь он уже во всеуслышание от них отказался. Но и это далеко не всё. Порция, переодетая судьей, выдвигает аргумент, с которого она могла бы начать судебный процесс и таким образом разрушила бы всю интригу: речь идет о существовании закона, который для любого иноземца, который напрямую или опосредованно посягал на жизнь венецианского гражданина, предусматривает смертную казнь и конфискацию имущества. Следовательно, Шейлок изначально был виноват, являясь чужестранцем, угрожающим жизни Антонио, вопреки особым положениям векселя. Он был виноват, будучи невенецианцем, переселенцем, гастарбайтером, беженцем, и как такового венецианский закон ставил его в отличное от венецианцев положение – речь идет о законе, который действовал «against an alien
» («против чужих»). Наказание предусматривается за угрозу венецианской жизни, не за убийство, а уже за саму попытку, «by direct or indirect attempts» («прямо иль косвенно посмеет покуситься»). Так что Шейлок из взыскателя перевоплощается в обвиняемого, чья жизнь висит на волоске (не говоря о том, что сама природа процесса без каких-либо правовых церемоний превратилась из гражданского иска, в котором Шейлок был истцом, в уголовный процесс против него). В этом неожиданном повороте жизнь Шейлока оказывается в руках дожа, то есть в руках суверена, который может проявить милосердие, и поскольку суверен как христианин не желает платить тем же, а хочет показать пример милостивого обращения в противовес еврейской мстительной жестокости, то великодушно дарит жизнь Шейлоку – «чтоб ты увидел наших чувств различье». Его имущество, которое наверняка было немаленьким, он конфискует и половину отдает Антонио в качестве компенсации жертве, другая половина отходит государству. Шейлок, незнакомый с милостью, все же оказывается наделенным ею. Но Шейлок не был бы евреем, если бы в этой дарованной жизни и конфискованном имуществе распознал милость: напротив, тот факт, что у него забрали имущество, для него равнозначен отнятой жизни – чем была бы еврейская жизнь без имущества? Круглый ноль, пустое множество, ведь в конце концов еврея можно узнать по тому, что в выборе «кошелек или жизнь» он не раздумывая выберет кошелек, потеря денег для него равносильна потери жизни, его жизнь существует лишь в виде работы денег и вне их равна смерти, согласно капиталистическому толкованию лакановского отчуждающего vel (см. выше). Учитывая эту особенность еврейской природы, дож благодаря великодушному убеждению Антонио дарует ему еще одну милость, разрешает сохранить половину имущества, но при условии, что он должен оставить ее после своей смерти в наследство Джессике и Лоренцо, то есть дочери, принявшей христианство, и ее христианскому спасителю.
Но и это еще не всё. К этому решению добавлено ключевое условие: Шейлок должен принять христианство. (Мимоходом отметим, по всей видимости, Шекспир, у которого можно найти источники для, так сказать, всех элементов сюжета, в данном случае действовал по своему собственному вдохновению.) Милость является милостью при условии, условной милостью, милостью взамен за обращение в христианство, милостью в виде принудительного обращения. Христиане взыскивают не фунт мяса, а «an equal pound of soul
» («равный фунт души»), требуют подчинения в вере и убеждениях, не фунт мяса как можно ближе к сердцу, но само сердце, без взвешивания. Мы могли бы сказать: они нашли способ, как вырезать фунт мяса без крови, нашли решение для неразрешимой проблемы Шейлока. «The quality of mercy is not strained» – «Не действует по принужденью милость», – говорит Порция, природа милости не связана и не вынуждена, иначе она не была бы милостью, однако милость, которую они проявляют, демонстрирует свой королларий, свое следствие: она не связана и не вынуждена, а сама связывает и вынуждает. «The quality of mercy strains» («Милость действует по принуждению»). Именно будучи несвязанной, она оказывается принудительной и таким образом показывает свое шейлоковское лицо, коль она врезается не в тело, а в душу и, соответственно, не упраздняет логику своего противника и антипода, а сохраняет ее и приподнимает на более высокий уровень. Как половинчатое Aufhebung (снятие). В том, как она проявляет милость, Порция сама становится Шейлоком.