О смысле жизни

Молись, так как ты молишься теперь, одна: с чистою Верою, с Упованием, с Любовью, просто и умиленно. Молись и призывай мужа и детей к той же молитве. Это дело доброй, идеально доброй жены. Муж, развлеченный земными заботами и трудами, дети, увлеченные легкомыслием возраста, не всегда радеют о молитве; но долг жены, которая должна блюсти за чувствами мужа и детей, есть призвать их нежным голосом сердца к умилению, и, усладив заботы мужа своею любовию, одушевить его и вдохновением молитвы. Но чтобы призвать к молитве, чтобы одушевить вдохновением озабоченного и утомленного, чтобы поселить умиление в легкомысленной душе ребенка, о! для этого нужно быть женщине поэтом: нужно глубоко и искренно веровать, твердо уповать и горячо любить. Моя Саша, я знаю, поэт в душе. Я знаю, она свято исполнит этот долг моего идеала, будет тщательно блюсти за чувством к Высокому и Святому и в сердце мужа, и в сердце детей.

«К Нему, к Нему! — произнесет она, обнимая вечером озабоченного и утомленного. — Ему, Ему! милый друг сердца, посвяти минуту вдохновения». «А вы, дети! — скажет она, призвав их утром и вечером, — становитесь на колени пред Небесным Отцом, просите, чтобы Он дал вам Волю на добрые дела, благодарите Его за благо, которым от Него пользуетесь, просите от Него насущного хлеба, просите, чтобы избавил вас от зла, любите Его и исполняйте Его святую Волю».

А в дни отдохновения, в дни торжества, в дни печалей и скорбей, она же, все она, призовет и мужа, и детей и вкупе, преклонив колена, с умилением произнесет молитву и с благоговением прочтет или выслушает поучительное слово Откровения.

Так всегда на ней останется святая обязанность блюсти за религиозными чувствами ее семейного круга. Без напыщенной восторженности, без всяких утонченностей пиетизма, с чисто Евангельскою простотою, с взглядом светлым, идеальным, поэтически-высоким, она исполнит свое высокое призвание — быть хранилищем и рассадником религиозно-святых чувств своей семьи.

Ты видишь, друг души, милая Саша, какую высокую обязанность я поручаю тебе, моему Идеалу жены и матери. Я облекаю тебя в священнодействие и, по моему убеждению, это не может и не должно быть иначе. То, что в целом обществе поручается и всегда поручалось избранным людям, известным своею нравственностью, глубиною своих религиозных убеждений, даром слова и знанием, образованном наукою, то в семейном кругу должно быть поручено женщине. В обществе мы ищем укрепиться в наших религиозных убеждениях, ищем утешения и совета в трудных случаях жизни евангелическим учением, ищем одушевления и вдохновения в священнодействии избранных духовных отцов. Немногие, даже редкие из них удовлетворяют настоящим образом этим вопиющим требованиям человечества. В семейной жизни для большей части из нас, занятых практическою деятельностию, эта обязанность лежит на женщине. Материальные и умственные заботы, в которых мы должны проводить большую часть дня, чтобы совестливо исполнять наше призвание и доставать насущный хлеб, нередко заглушают в нас вдохновение, необходимое для молитвы, мысли о земном преследуют нас с утра и до ночи, и во время отдыха, и в недрах семьи, а когда мы и себя не в силах осенить благоговейным умилением, то что же мы можем сделать в этом отношении для наших детей?

И так, кто же, как не любимая женщина, может одушевить нас чувством святого, когда мы возвращаемся усталые на наше пепелище; кто, как не она, может блюсти за развитием и хранением этого чувства в наших детях? И так, жена и мать есть священник семьи, по крайней мере, в нашем практическом быту. Ты видишь из этого, каких я мыслей о призвании женщины. Только унижая, а не возвышая ее идеал, общество породило в ней грустную потребность к эмансипации.

Я ни на минуту теперь не сомневаюсь (я сейчас прочел еще раз все твои письма до 1-го апреля), что моя милая Саша, мой милый друг, точно мой идеал. Надобно быть камнем, чтобы не обожать тебя, не восхищаться чудной твоею душою, которая теперь сделалась и моим счастьем, и моим утешением, и моею отрадой. Да, мы будем вместе молиться, я чувствую, что ты, — и верно ты одна на свете, — твоим присутствием, твоим искренним, сердечным умилением можешь всегда и во всякое время поселить во мне вдохновение к молитве. Ты мой идеал. Недаром я просил живописца, чтобы он, снимая твой портрет, вник в главное выражение черт лица твоего, напоминающих серьезно и глубоко вдохновенные изображения Бенвенуто.

Да, милая Саша, сделаем храм святыни из нашей скромной обители, в ней будем отправлять наши обычные богослужения, упражняя в них и детей наших, одушевляя и их нашим примером. «Где соберутся двое во имя Мое, там и Я буду посреди них»[58].