О, Солон!

"Я знаю, — продолжает Алкивиад, — что подобных людей и вообще людей в какой-то области выдающихся ненавидят при жизни (особенно равные им, да и все те, с кем им приходится общаться). Зато после их смерти иные даже притязают на родство с ними (хотя бы и неосновательное), а их родной город не отрекается и не осуждает их, а напротив, восхваляет как благодетелей родины. Вот к чему я стремлюсь, и оттого-то моя личная жизнь подвергается нападкам. Вы же должны судить о том, хуже ли я других управляюсь с государственными делами…". (Там же)

Далее следуют аргументы в пользу войны в Сицилии, касающиеся главным образом неорганизованности и неискушенности сицилийцев в военном деле. В конце речи Алкивиад обращает против Никия его апелляцию к старшему поколению:

"Итак, пусть не отвратит вас от похода речь Никия, внушающая бездеятельность и сеющая рознь между старшим и младшим поколениями. Подобно нашим отцам, которые все вместе — и стар, и млад — принимали решения и возвысили наш город до нынешнего могущества, старайтесь и вы с присущим вам взаимопониманием еще более возвеличить его. Помните, что юность и старость друг без друга бессильны. Напротив, правильное смешение некоторого легкомыслия, умеренности и точного расчета, пожалуй, наиболее важно в государственных делах". (VI, 18)

Алкивиад победил — решение о Сицилийском походе было подтверждено. Назначение всех трех стратегов тоже осталось в силе.

Когда афинский флот был уже почти готов к отплытию, случилось происшествие, взбудоражившее весь город. Древние греки почитали бога Гермеса охранителем дорог, и каменные столбы с его изображением — гермы — стояли во множестве на улицах города. И вот, в одну ночь большая часть герм осквернена — изображения Гермеса повреждены. Афиняне подозревают заговор. Начинаются лихорадочные поиски злоумышленников. Назначена награда за донос. Про гермы никто ничего сообщить не может, зато доносят о том, что "золотая молодежь" в ночных попойках издевается над таинством мистерий, пародирует их. Называют, в частности, и Алкивиада. Его враги стараются раздуть дело.

Участием в особых очистительных обрядах, процессиях и священных плясках мистерий древние греки готовили свои души к беспрепятственному переходу в загробный мир (см. Приложение 1). Поэтому к мистериям относились очень серьезно и обвинение в надругательстве над ними было тяжким. Алкивиад требует немедленного суда, но обвинители, опасаясь возмущения войска, добиваются отплытия флота.

После этого в Афинах начинается настоящая "охота на ведьм". Для описания ее предоставлю слово Фукидиду:

"… после отплытия эскадры в Сицилию афиняне вновь взялись за расследование по делу о мистериях и гермах. При этом, не проверяя достоверность сведений доносчиков, афиняне в своей подозрительности принимали все показания без проверки. Так, на основании доносов и улик негодяев, хватали и бросали в тюрьму многих безупречных людей. Представлялось предпочтительным — путем строгого расследования все же выяснить, дело, чем допустить, чтобы какой-нибудь на вид благонамеренный человек, раз уж он навлек на себя подозрение, избежал пристрастных допросов.

… Все это дело о гермах и мистериях, казалось им, указывает на некий заговор для установления в Афинах олигархии и тирании. Раздраженные такими подозрениями афиняне уже бросили в тюрьму многих знатных людей, и так как конца дела не было видно, то, все более распаляясь, стали хватать и бросать в тюрьму еще большее количество граждан". (История, VI, 53)

Эпизод, который далее описывает Фукидид, типичен для «правосудия» разъяренной толпы.

Основанием для обвинения оратора Андокида было только то обстоятельство, что герма, стоявшая против его дома, повреждена не была. Его арестовали. Народ требует казни. Но происходит следующее:

"Наконец один узник, — рассказывает Фукидид, — особенно подозреваемый по делу о гермах, по совету одного из сотоварищей по заключению сделал признание — истинное или ложное — я не могу сказать: об этом строились лишь различные догадки и никто тогда определенно не знал, да и теперь не знает, кто же в самом деле были преступники. Сотоварищ убедил его сделать признание, указав на то, что даже если он и не виноват, то все же ему следует признаться и просить снисхождения. Таким образом он и спасет свою жизнь и положит конец подозрениям в городе. Шансов на спасение будет больше, если он в надежде на прощение во всем признается, чем если он, отрицая свою виновность, предстанет перед судом. Итак, он показал на себя и на других по делу об осквернении герм. Афиняне, которых крайне угнетало, что нельзя было напасть на след вражеских происков, с радостью восприняли это, по их мнению, истинное признание. Сам доносчик и сотоварищи им не оговоренные, были тотчас же освобождены. Оговоренных же им людей, кого могли найти, после чрезвычайного судебного процесса казнили. Успевших бежать заочно присудили к смертной казни и объявили награду за их головы. Однако и при этом судебном процессе никто не мог сказать: были ли осужденные казнены справедливо". (VI, 60)