О современных методах исследования греческих и русских документов XVII века

Однако это, казалось бы, надежное построение с недавних пор стало подвергаться критике и, в конце концов, полному пересмотру со стороны В. Г. Ченцовой. Начало этому было положено публикацией тезисов ее доклада на Каптеревских чтениях 2004 г.[41], затем продолжено в 2007 г. большим палеографическим исследованием двух греческих грамот, доставленных в Москву вместе с копией Портаитиссы в 1648 г.[42], и, наконец, завершается (по крайней мере, на сегодняшний день] изданием монографии, посвященной иконе Иверской Богоматери[43], и дополняющей эту работу статьей об Антонии Ксиропотамите[44]. Поскольку мы уже имели возможность опубликовать свой детальный критический разбор исследования В. Г. Ченцовой 2007 г.[45], наши дальнейшие рассуждения будут касаться ее книги и палеографического этюда 2010 г. При этом необходимо заметить, что, анализируя книгу В. Г. Ченцовой, мы принимаем во внимание только ту ее часть (около 120 страниц в общей сложности), которая посвящена истории создания и привоза в Москву в 1648 г. копии Портаитиссы; все остальное изложение этой большой работы, не имеющее прямого отношения к интересующей нас теме, мы оставляем в стороне.

Каковы же аргументы В. Г. Ченцовой, не согласной с существовавшей до сих пор историей создания копии Портаитиссы и ее доставки в Россию?

Появлению иконы Иверской Богоматери и сопровождавших ее грамот Ивирского монастыря в Москве в 1648 г. сопутствовал ряд «странных обстоятельств, которые до сих пор не выяснены» («Икона Иверской Богоматери…». С. 12).

1. «Остается загадкой, почему будущий патриарх Никон из всех многочисленных афонских чудотворных икон выказал особый интерес именно к иконе Портаитиссы из Ивирона. Ведь порой привоз в Москву подлинных реликвий с Христианского Востока оставался почти незамеченным, как это случилось, например, с десницей св. апостола Андрея Первозванного незадолго до появления в Москве Иверской иконы. Даже передача русскому царю в 1653 г. иконы Богоматери Влахернской, главы св. Григория Богослова, а в 1654 г. – главы св. Евгения, а также многих других святынь не смогла привлечь большего внимания и большей благодарности от русского правительства и от самого Никона, который еще до своего возведения на патриаршество, будучи архимандритом московского Новоспасского монастыря, просил доставить ему список именно с афонской иконы Портаитиссы» (Там же).

С этой загадкой связаны два других вопроса: «каким образом малоизвестный тогда в Москве Никон, только что появившийся в столице из далекой Кожеозерской пустыни и неожиданно ставший архимандритом столичного Новоспасского монастыря – усыпальницы царской семьи Романовых, – мог самостоятельно обратиться к иверским монахам с просьбой о присылке копии иконы? И почему эта просьба русского архимандрита была выполнена столь быстро и весьма тщательно?» (Там же. С. 13).

К этой группе вопросов примыкает палеографическое наблюдение В. Г. Ченцовой: почерк челобитной Новоспасского архимандрита Никона к царю Алексею Михайловичу с просьбой о беспрепятственном пропуске на русской границе ивиритов, которые пойдут с Афона с копией Портаитиссы, с одной стороны, отличается и «от обычных почерков писцов челобитных», но с другой – «отличается и от предполагаемых автографов Никона» (Там же).

2. «Присланный в Россию образ не похож на афонский и заметно отличается от него размером» (Там же. С. 14).

3. Поскольку «основным источником сведений и о создании самого списка иконы, и о его появлении в России» оказываются две греческие грамоты, присланные в Москву вместе с копией Портаитиссы (РГАДА. Ф. 52. Оп. 2. № 307 и 308), необходимо обратиться к изучению как содержания, так и «истории самих греческих грамот об иконе». При этом важно отметить, что «непроясненных вопросов, касающихся грамот об Иверской иконе, остается еще достаточно много. Изучение палеографических особенностей этих документов до сих пор не позволило объяснить два странных обстоятельства:

Почему грамоты ивиритов царю (РГАДА. Ф. 52. Оп. 2. № 307) и архимандриту Никону (Там же. № 308)… оказались написаны на разной бумаге разными почерками?

И почему стоящие на них печати Иверского монастыря и афонского Протата (на грамоте царю) отличаются от некоторых других печатей Иверского монастыря и Протата, стоящих на других грамотах?» (Там же. С. 15–16).

4. Анализ текста находящейся на копии для Никона записи иконописца делает возможным иное его понимание в сравнении с прежними исследователями: поскольку монахи не указывали своего отчества, τοϋ Ρωμανού записи Ямвлиха следует понимать не как имя отца мастера, а как обозначение его происхождения, – топоним (Ямвлих «из Романа», епископии близ Ясс), либо как указание на местоположение ивирских келий, где трудился иконописец (Там же. С. 271–273).