О спасении в миру. Из писем и келейных записок афонского старца Иеронима

«Да, это для меня удивительно, — отвечал он, — и я еще ни от кого об этом не слыхал». — «Вот, теперь вы узнали об уставе церковной службы, — сказали ему старцы, — и сами на деле испытываете, что так точно есть, как вам объяснено, и сколь он, этот устав, спасителен и необходим для нашего спасения, а не так, как вы прежде думали и говорили, что это ненужная форма для истинных христиан, и православных христиан вы называли формалистами, не понимая истинного значения Церкви Христовой Православной». При этих словах он, улыбнувшись, сказал: «Но мы теперь возстахом и исправихомся».

Однажды, стоя, по обычаю, на хорах Покровской церкви, когда он уже признал бытие бесов и они постоянно с ним толковали, надоедая ему всяким возможным образом, между прочим, он слышит, что один бес говорит другому: «Знаешь ли что? Завтра придет пароход и М-ке привезут сорокоуст». Г. И. Б. после службы приходит к старцам и, смеясь, говорит: «Завтра ждите, что-то вам хотят привезти мои приятели». Старцы, посмеявшись этому, сказали: «Вероятно, враг что-нибудь выпросил у Господа, чтобы возмутить чем-нибудь наше спокойствие». В самом деле, на другой день приходит пароход и привозит известие об одном обстоятельстве в Одессе, нанесшем монастырю по действию общего всех врага значительный ущерб.

Г. И. Б. ходил в церковь на всякую службу к началу, молился усердно и много плакал. В пище он удивительно был воздержан, его любимая пища была картофель и лук, а мяса он и в миру, в семействе, не ел, вина и чаю не пил. Впрочем, телосложением он был тучен.

Однажды он в необыкновенное время пришел к старцам с чрезвычайно веселым лицом и запыхавшись. Старцы спросили его о причине его радости. «Я к вам не шел, а бежал», — отвечал он. «Ну, сядьте, успокойтесь и расскажите нам, что с вами такое случилось», — сказали ему старцы. Он сел и начал говорить: «Я уже прежде объяснил вам, что я страдаю духом неверия в бессмертие и что это мучит меня день и ночь. Скорблю об этом и сетую, молюсь и плачу. Прошу Бога, дабы Он избавил меня от этой тяжкой печали, но все напрасно, нет никакой перемены и облегчения моему печальному положению. В таком настроении духа я теперь ходил взад и вперед по коридору, скучая и не находя, чем бы себя развлечь и утешить. Вдруг тихая мысль говорит мне: “Войди в келию, сядь и пиши”. Я, не думавши, спросил: “Что, Господи, писать?” Мысль отвечает мне: “Что тебе будет сказано”. Я вошел в келию, сел на стул, взял карандаш и бумагу. Потом мысль сказала мне: “Пиши: первый урок о бессмертии”. Далее мысль говорит: “Пиши: человек создан не бессмертен, но бессмертие даровано ему от Бога; если бы не было ему даровано бессмертие, он не был бы достоин Бога”. Дописавши до этого места, у меня сделалась такая большая радость, что я уже не мог более писать, а побежал к вам рассказывать о сем».

Старцы на это заметили ему, что надобно было подождать окончания просвещения духовного. Впрочем, если сказано было, что это «первый урок о бессмертии», следовательно, должно последовать и второму уроку, с чем он и сам согласился.

После этого происшествия он заметно успокоился и уже с тех пор не жаловался более на докуку неверия в бессмертие, а мысль стала склонять его, чтобы принять монашество, и он стал беспокоить старцев требованием пострижения. Старцы, зная его большое семейство и неустроенных детей его, которые хотя жили у родных, но те о них мало заботились, к тому же зная и то, что пред отъездом своим из Германии на Афон он писал к митрополиту Московскому Филарету, с которым был знаком, прося у него совета и благословения остаться на Афоне, но тот ему не посоветовал оставаться по причине малолетних его детей, не согласились принять его и постричь в монашество и наотрез отказали ему в этом. Но он был непреклонен к совету старческому, а требовал непременно, чтобы старцы исполнили его желание. Они убеждали его по нескольку часов, выставляя на вид, что он не исполнил обычного трехлетнего искуса, который узаконен поступающим в обитель. «Но те, — говорили они, — люди непытливые, а предаются, по слову богоносных отцов, как железо кузнецу. А вы, начитавшись столько заграничных бредней, можете ли так скоро предаться воле отца духовного? Потому что и малейшее отсечение своей воли приводит вас в тревожное состояние и вырываются такие намеки: “Что мне говорите? Я несравненно более знаю, нежели вы говорите!” Теперь вы не связаны священными узами монашества, если со стороны вашей что-либо и последует, то не особенно будет заметно ваше положение и оставление обители. А тогда уже будет совсем другое дело!»