Это ещё не прошли последние дни и недели 49 лет, а какой уже стоит стон и какой плач, рыдания. Всё это вылилось в поздней книге «Плач по возрасту» (2013), на 460 страницах я уже поплакал, порыдал и горько посмеялся над возрастом, но, правда, тогда мне уже был 81 год. А вот в 49 лет перед юбилеем была, оказывается, генеральная репетиция взрыдов и всхлипов. Вслед за «Разговором с самим собою» я написал дополнительную главку «Бумажное опьянение», вняв совету Шарля Бодлера: «Чтобы не быть рабами и мучениками Времени, опьяняйтесь, опьяняйтесь без конца! Вином, поэзией или добродетелью, – чем хотите». Я – писанием, творчеством, литературой.
С детства книгочей и книгоман, я старался читать всё, что читают все, и всё, чего никто не читает, как сказал Андре Моруа. От Дидро до Ремизова, от Гельвеция до Лотмана (имена выбраны случайно). Книжник, глотатель литературы, искатель интеллектуального жемчуга (на старости лет так и называли «Ловец жемчуга»). Мысли великих – от Конфуция до Льва Толстого – помогли мне понять устремления человеческого духа, томление тела, определить место индивида в социуме, разобраться в проблеме «Художник и общество» и т. д. А можно выразиться без пафоса, полегче и попроще, как это сделал Илья Эренбург:
И, конечно, в главке «Бумажное опьянение» много стихов и цитат. Они как подпорки в жизни, без них будешь спотыкаться и падать. «Я не служить рождён, а петь», – говорил молодой Алексей Константинович Толстой, флигель-адъютант с блестящей карьерной перспективой. Читаешь такие признания и слышишь отзвук в своём характере и своей судьбе. И тут, кстати, всплыли строки Аполлона Григорьева:
И много размышлений о писательстве. В 1981 году какой я писатель? Так, пробольщик пера, нащупывание своих возможностей, потенциала. И страх приниматься за книгу, хотя бы одну! Ведь были Лев Толстой, Достоевский, Бунин. Не случайно после прочтения Шекспира Вирджиния Вулф воскликнула: «Зачем после него вообще кому-либо писать?» Зачем бледно повторять то, что было гениально отчеканено титанами литературы? Действительно, зачем?.. Всё это так, но всё равно упорно хотелось писать, хоть неумело и непрофессионально выразить своё «я», свой мир, свои ощущения, рефлексии. Именно это без претензий на священный статус (титул) писателя.
Если возвращаться к прошлому, то я всё время что-то писал и постоянно уничтожал написанное. И всё время находился в роли Брэди Пирсона – героя романа Айрис Мэрдок «Чёрный принц», который говорил, что он «всегда может написать что-нибудь».
Что-нибудь – это ведь тоже нечто что-то. Миллионы других не могут ничего ни сказать, ни написать, ни выразить. И всё же существует такая болезнь: упорнография. У Юрия Трифонова в «Вечных темах» есть короткий разговор: «Он спросил: – Вам не надоело? – Что? – Всё время писать. Ещё надеетесь поразить мир? Думаете, что мир крякнет однажды, прочитав ваш опус?..»
Конечно, никто не крякнет. Просто писать – это самоутешаться, – так считал французский писатель Барбе д’Оревильи.
И снова в том далёком тексте пошли цитаты: Герман Гессе, Серен Кьеркегор, Александр Блок… Может быть, хватит? Как заметил Николай Заболоцкий:
И Заболоцкий ссылался на предыдущие авторитеты. Все мы – дети Библии, дети Бога, который кинул нас на эту грешную землю, раздираемую раздорами и войнами, и забыл о нас, полагая, что выживет тот, кому это положено. А писать будет тот, кому вложен некий божественный дар. «И вся любовь!» – как говорят в народе.
Ну а возраст? С этим ничего не поделаешь. Как писал Николай Рубцов:
Всё приведённое – всего лишь коротенькие отрывочки из длинного письменного монолога, который я писал в течение двух недель: с 13 по 27 декабря 1981 года. Ну, а попурри из него насвистывал, делал выжимки в октябре 2018-го. Ну, а теперь вернёмся к концовке 1981 года.
22 декабря