О СССР – без ностальгии. 30–80-е годы

Пусть три шага ты мне позволишь взглядом:
Шаг к двери – заперта,
Шаг к лампочке – темно,
И шаг к тебе, чтоб быть с тобою рядом…

А одна поэтесса послесимоновской поры добавила важную деталь:

Что в имени тебе моём?
Ты оцени груди объём…

Нина Краснова: «Неважно нам, какой в стране режим, / А важно то, что мы с тобой лежим». Сталинское время – не сталинское, хрен с ним! Мы молоды, и нам хорошо!..

Но это всё маленькая прелюдия. Пора приступить к воспоминаниям и персонам. К девочкам. И сразу вспоминается старший Аркадий Вайнер, который, когда снимался сериал «Академия любви» на «Дарьял-ТВ», всегда меня спрашивал: «А какие сегодня будут девочки?»

Прости меня, Господи, в мои молодые годы их было так много, что всех и не упомнишь. Пожалуй, первая была Софочка в детском саду НКВД, дочка какого-то офицера госбезопасности. Она мне нравилась, и я её поцеловал. В 6 лет – неплохое начало. Потом в первом и втором классе, когда было ещё совместное обучение, я питал интерес не к маленьким одноклассницам, а к более развитым пионервожатым и с ними водил «дружбу». На первых порах я всегда выбирал девочек старше себя. Сначала это были старшеклассницы, затем и студентки, которые не подозревали, что имеют дело всего лишь со школьником, правда, с высоким (относительно, 175 см), и симпатичным, а может даже, и красивеньким.

Параллельно встречам я подковывал себя теоретически, читая не только Мопассана и Стефана Цвейга, но и запрещённый «Половой вопрос» Августа Фореля.

Резанули строки Сергея Есенина из поэмы «Чёрный человек»:

Ах, люблю я поэтов!
Забавный народ.
В них всегда нахожу я
Историю, сердцу знакомую, –
Как прыщавой курсистке
Длинноволосый урод
Говорит о мирах,
Половой истекая истомою…

Рассуждать о любви, теоретизировать – увлекательное дело, можно продолжать и дальше, но по Александру Галичу: «А из зала кричат: „Давай подробности!“» Придётся уважить любопытных.

Знакомых девочек было много и по парку Горького – любимое место для гуляния, – и по разным танцверандам и площадкам. Из девочек первой «плеяды», пожалуй, можно выделить двух: в Тайнинке сельскую учительницу младших классов Веру. Представьте: мне 15 лет, и мы с юной девой, стоя у дачного забора, под льющимся светом луны, нежно целуемся. Какая сладость! Одна платоника и ничего более. Или уже в Москве, в Георгиевском переулке, за улицей Горького, вечером допоздна сидели с пухленькой Леной, тесно прижавшись друг к другу. Я разглагольствовал о любви Ромео и Джульетты, а она покорно слушала все эти любовные небылицы и, наверное, думала: «А мальчик какой-то странный». Эти два эпизода среди прочих других почему-то особенно запомнились.

Первые крепости не очень охранялись, но для их штурма у меня не находилось решительности и отваги.

Первая крепость – Римма С. держала свои ворота открытыми; пожалуйста, воин, входи!.. Мне было 16, ей 20 лет, она работала на парфюмерной фабрике «Новая заря» напротив наших корпусов в Арсентьевском переулке. Я встречал её у ворот после вечерней смены, пахнущую духами и пудрой, и провожал до дома в конце Тульской улицы, за железнодорожными линиями. Подъездная любовь без всякой романтики. Миниатюрная фигурка, сияющие голубые глаза, блондинка, была покорена мной сразу: таких интеллигентных мальчиков до меня у неё ещё не было, и это ей, кажется, льстило.

То было не любовью, а всего лишь любовная связь в чистом виде и длилась несколько лет: встречались и у меня дома, и у неё, когда не было посторонних свидетелей, и в чужих квартирах. Сначала «Ундина» – так я её звал в своём дневнике, – ни на что не претендовала, кроме внимания и ласки, а потом ей захотелось большего. Я категорически возражал, тогда она стала меня шантажировать и грозила отравиться, – я выбил из её рук однажды стакан с непонятной жидкостью. Как тут не вспомнить Маяковского и его стих «Маруся отравилась»:

Марусе разнесчастной
сказал, как джентльмен:
«Ужасное мещанство –
семейный этот плен»…

Параллельно с «Ундиной» я встречался с другими девочками и далеко не девочками, но время от времени возвращался к Римме: она была удобна и всегда «под рукой». Разошлись окончательно, кажется, в 1951 году. Спустя чуть ли не 30 лет, когда я стал уже писателем, она вдруг позвонила по телефону и попросила меня. «Кто вы?» – спросила Ще. «Я его тайна», – ответила она. Я взял трубку и услышал её голос: хорошо бы встретиться, я одна, пережила и похоронила двух мужей… Я ответил твёрдо: «Нет! Встречаться не следует ни в коем случае, лучше остаться в памяти друг друга молодыми. Сериал давно закончен!..»