Читаем О старых людях, о том, что проходит мимо полностью

– Значит, завтра вы женитесь, это хорошо… это хорошо… – сказала grand-maman, довольная; угловатым движением подняла обе руки и осторожно поцеловала в лоб дрожащими губами сначала Элли, затем Лота. И потом они сели кружком и повели неспешный разговор, и Лот чувствовал себя ребенком, и Элли казалась ему совсем малышкой, а maman молодой женщиной… Она была похожа на grand-maman, но величественность grand-maman, бывшей красавицы с примесью тропической крови, в чертах ее дочери превратилась в очарование и мягкость, она до сих пор оставалась воплощением нежности. Да, она была похожа на grand-maman, но – Лот в очередной раз поразился этому – в ее облике сквозило и какое-то сходство – не во внешности, но в жестах, во взгляде, в улыбке – с Такмой, с grand-papa Такмой… Может быть, правда то, о чем шептались злые языки: что между смертью Деркса и рождением младшего ребенка – то есть maman – прошло слишком много времени, чтобы Деркс мог быть отцом, и что дело не обошлось без Такмы… Может быть, здесь, в комнате, и правда сидят отец, мать и дочь? Выходит, он сам – внук Такмы? Выходит, он кузен Элли… Лот не знал ничего точно, были только смутные слухи – Лот слышал их давным-давно, – и было это сходство! Но если это правда, то они оба знают об этом, и если разум их не совсем притупился, то наверняка думают об этом сейчас. Они не впали в детство, ни тот, ни другая, но какие они старые… Лоту пришла в голову мысль, что какое-то чувство постоянно поддерживает остроту их восприятия, ведь это просто удивительно, что grand-maman, несмотря на возраст, знает об их предстоящей свадьбе и прочие семейные новости.

– Скоро приедут с Явы дядя Даан и тетя Флор, – сказала grand-maman. – Не понимаю, что им здесь надо… ведь зима не за горами. Тетя Флор будет мерзнуть… Я жалею, что не осталась жить на Яве, а зачем-то приехала сюда. И теперь сижу здесь, много лет подряд, дожидаясь… дожидаясь…

Она осеклась и стала смотреть в окно в ожидании, в ожидании. У другого окна сидел Такма и тоже ждал и ждал, кивая головой. Ах, это просто ужасающе, подумал Лот и взглянул на свою мать. Та не поняла его взгляда, забыв о его болезни и слабости – страхе старости, забыв, как он ей жаловался, и подумала, что он просто хочет уйти. Она улыбнулась, грустно, как всегда в последнее время, и первая встала.

– Мы, пожалуй, пойдем, мама… Господин Такма, давайте я вас сейчас провожу домой?

– Нет, детка, дождя нет, я и один дойду…

Как по-детски грустно прозвучал голос maman Отилии… Как по-отечески, но отрешенно и слабо прозвучал голос Такмы. Лот с Элли поднялись, все стали прощаться, обмениваясь осторожными поцелуями, господин Такма поцеловал maman Отилию. Когда гости ушли, в комнату бочком вплыл доктор Рулофс.

– А-а, Рулофс, – сказала grand-maman.

– Да-да… да-да… – пробормотал доктор и с трудом опустился на стул. Так они и сидели, не говоря ни слова, три старых, старых человека. За окном темнело, и дул ветер, уже по-осеннему, и срывал первые желтые листья с деревьев в садах на Софийской аллее.

– Как ты сегодня задержался, Такма, – сказал доктор.

– Нет, нет, – ответил старик.

– Уже становится холодно к вечеру.

– Нет-нет, мне не холодно.

– Ты постоянно пылаешь… изнутри.

– Да-да, точно так же, как ты постоянно толстеешь…

Доктор рассмеялся, на этот раз беззлобно, потому что сам первый поддразнил Такму, который тоже рассмеялся высоким, надтреснутым смехом. Пожилая Дама не говорила ничего, она всем телом подалась к окну и смотрела на улицу. Над аллеей Нассау уже витала вечерняя полумгла.

– Смотрите… – сказала grand-maman и указала своим тоненьким дрожащим пальцем.

– Что там? – спросили мужчины и стали всматриваться.

– Мне показалось…

– Что?

– Мне показалось, что там… там, под деревьями… что-то идет…

– Что там может идти?

– Не знаю… кто-то идет…

«Она заговаривается», – подумал доктор.

– Нет, Отилия, – сказал Такма, – там ничего нет.

– Ничего? И никто никуда не идет?

– Нет…

– А мне показалось, что-то такое туманное… проходит мимо…

– Да-да… так-так, туман и есть, – сказал доктор.

– Да, – сказал Такма, – это туман…

– Не поздновато ли ты пойдешь домой, Такма, – сказал доктор.

– У меня теплое пальто…

– Так-так…

– Шелестят листья, – сказала Пожилая Дама. – И воет ветер. Скоро зима…

– Так… да-да, скоро зима. Еще одна…

– Да, – сказала Пожилая Дама. – Последняя… последняя зима…

– Нет-нет-нет-нет! – воскликнул доктор не без самодовольства. – Последняя! Под моим присмотром ты доживешь до ста лет, Отилия!

Такма закивал головой.

– Больше шестидесяти лет…

– Что-что? – испугался доктор.

– Назад…

– Что ты говоришь? – взвизгнула Пожилая Дама.

– Я говорю, – сказал Такма, – что Отилии, твоей дочери, уже шестьдесят…

– Да…

– И уже больше шестидесяти лет… больше шестидесяти лет…

– Что? Что больше шестидесяти лет назад? – испугался доктор.

– Прошло с тех пор как… Деркс… утонул… – сказал Такма и закивал головой.

– О! – застонала Пожилая Дама, и с трудом закрыла лицо плохо слушающимися руками. – Не говори об этом! Зачем ты об этом говоришь?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Африканский дневник
Африканский дневник

«Цель этой книги дать несколько картинок из жизни и быта огромного африканского континента, которого жизнь я подслушивал из всего двух-трех пунктов; и, как мне кажется, – все же подслушал я кое-что. Пребывание в тихой арабской деревне, в Радесе мне было огромнейшим откровением, расширяющим горизонты; отсюда я мысленно путешествовал в недра Африки, в глубь столетий, слагавших ее современную жизнь; эту жизнь мы уже чувствуем, тысячи нитей связуют нас с Африкой. Будучи в 1911 году с женою в Тунисии и Египте, все время мы посвящали уразуменью картин, встававших перед нами; и, собственно говоря, эта книга не может быть названа «Путевыми заметками». Это – скорее «Африканский дневник». Вместе с тем эта книга естественно связана с другой моей книгою, изданной в России под названием «Офейра» и изданной в Берлине под названием «Путевые заметки». И тем не менее эта книга самостоятельна: тему «Африка» берет она шире, нежели «Путевые заметки». Как таковую самостоятельную книгу я предлагаю ее вниманию читателя…»

Андрей Белый , Николай Степанович Гумилев

Классическая проза ХX века / Публицистика