О старых людях, о том, что проходит мимо

И теперь д’Эрбуры заговорили не о деньгах, а о родственниках. Кроме grand-maman и papa – прабабушки и деда двоих мальчиков – они никого больше не признавали, а Гюс передразнивал всех подряд: после дяди Антона, тетушки Стефании и тети Флор он изобразил дядю Даана, его сына – сахарного фабриканта, и «Чжанну», и резидента Черибона;[30] всех их он в разное время видел в Голландии; они приезжали сюда в отпуск на несколько месяцев или на год, и семейство д’Эрбуров всякий раз находило повод посмеяться и посплетничать о них. Но Ина больше не смеялась; она встала из-за стола, ощущая почти физическую боль от жгучего любопытства.

Харольд Деркс сидел наверху у себя в кабинете за большим письменным столом; в свете лампы с зеленым абажуром его кожа казалось еще более желтой, еще глубже про легли морщины на старческом лице. Он сидел обессиленно в своем кресле, прикрыв глаза рукой. Перед ним лежали большие листы бумаги, испещренные цифрами, которые он по просьбе Даана должен был проглядеть. Харольд Деркс смотрел перед собой. Он видел Это шестьдесят лет назад. Это прошло мимо, но медленно-медленно, а потом вернулось и подступило к нему так близко, так близко… И это видение настолько глубоко поразило его детский ум и детскую душу, что если он дожил до глубокой, даже слишком глубокой старости, то только путем постоянного подавления своих чувств… Жуткое Это из его детских лет сделалось привидением, и он постоянно видел его, видел, как оно приближается и приближается и тянет за собой шлейф, который волочится по шелестящим листьям на тропинке, обсаженной мрачными деревьями, и с деревьев вечно осыпаются и осыпаются листья… Это сделалось привидением, и проходя мимо, оно подступало все ближе и ближе, прежде чем навеки кануть в прошлое… но никогда никто не выходил из-за деревьев, и никогда не протягивалась рука, чтобы остановить Привидение в его шелестящем движении… О, вот бы Это прошло наконец мимо полностью, навсегда… Таится ли за деревьями какая-то тень, выходит ли кто-то из кустов на тропинку, правда ли он видит, как чья-то рука приказывает этому шелестящему листьями привидению остановиться? О, вот бы Это прошло наконец мимо… Как медленно, как медленно оно движется… Шестьдесят лет, уже шестьдесят лет оно все идет и идет… А старые-старые Мужчина и Женщина, каждый в своем доме или вместе у окна, ждут и ждут, чтобы оно прошло… Но пока они живы, оно не пройдет… Харольду Дерксу было жаль этих старых Мужчину и Женщину… О, вот бы Это прошло мимо… Как медленно тянется время… До чего они стали старыми… Почему им суждено дожить до таких лет…? Может быть, в этом и состоит наказание? Наказание им обоим: теперь он знал, что его мать тоже причастна к преступлению, к ужасному преступлению… Ему рассказал Даан, Ма-Бутен рассказала сыну-мантри, мантри рассказал Даану… Как много народу это знает…! А старики думают, что никто… никто ничего не знает, кроме… кроме старого доктора Рулофса… О, как много, много народу знает о похороненном и превратившемся в привидение Этом, о тайне, вновь и вновь воскресающей в липком тумане… О, почему им суждено жить так долго, что теперь и Даан обо всем знает! Хоть бы он ничего не рассказал Флор… Будет ли он молчать…? Будет ли молчать мантри? Придется платить деньги… по крайней мере до тех пор, пока старики… пока бедные старики не умрут… и пока Это не уйдет вместе с ними навсегда.

Послышался тихий стук в дверь, и дверь открылась: на пороге стояла его дочь.

– Папуля, – сказала она ласково.

– Что такое, дочка? Ина подошла ближе.

– Папуля, я вам не мешаю? Я пришла узнать, как вы себя чувствуете… за обедом мне показалось, что вы так плохо выглядите…

Она всегда была к нему внимательна, как и подобает дочери, и он это ценил. Сердце у него было нежное и ранимое, так что он ценил своих домочадцев: Инина забота о нем, молодое веселье мальчиков наполняли его оледеневшее сердце теплом и лаской, и он протянул руку Ине навстречу. Она села рядом с его креслом, метнув взгляд на бумаги, понимая, что эти числа отражают финансовое положение и отца, и дяди Даана.

– Вы больны, папуля?

– Да, – ответил он со стоном. – У меня сильные боли.

Ее забота растрогала его, и он добавил:

– Я слишком зажился на этом свете.

– Перестаньте, папуля, как же мы без вас!

Он улыбнулся, сделал неопределенный жест рукой.

– У тебя будет меньше забот.

– Что вы, вы мне совершенно не в тягость…

Это была правда, она говорила искренне, и старик услышал эту ноту искренности в по-матерински заботливых словах дочери.

– Но вам нельзя столько работать…

– Я работаю совсем не много.

– Что это у вас тут за цифры?

Она пыталась подсмотреть. Отец знал о ее любопытстве с самого ее детства: однажды он застал ее врасплох, когда она шарила по его столу, и с тех пор стал запирать всё на ключ.

– Дела на Яве. Дядя Даан попросил меня проверить расчеты, но тут не так уж много работы.

– Дядя Даан доволен ходом ваших дел?

– Да. Дядя Даан доволен. Мы еще разбогатеем, доченька.

– Вы так думаете?

У нее в голосе звучала жадность.

– Да. Не волнуйся. Все мое наследство достанется тебе.