О стыде. Умереть, но не сказать

Отсутствие поддержки со стороны окружающих до момента наступления шока не позволяет заранее выстроить связи, которые в случае агрессии могли бы помочь той, что пережила травму, преодолеть это испытание[103]. Отсутствие поддержки после совершившегося насилия приводит к запрету на рассказ о произошедшем — это невозможно сделать, не рискуя навлечь на себя сомнения и враждебность собственной семьи.

Одним из неожиданных и пока еще малоизученных факторов устойчивости, который иногда, тем не менее, годится для того, чтобы поддержать маленькую измученную девочку, оказывается присутствие рядом одноклассницы! Когда ребенок может назвать несколько имен своих товарищей, которым он готов доверить свою историю, это означает, что он — если вдруг с ним случится несчастье — способен обратиться за поддержкой к кому-то из них[104].

Любые продолжительные наблюдения, распространяющиеся на становление «трудных» детей, свидетельствуют о необходимости создать надежные связи до момента испытания. Безопасная и уверенная связь, формирующаяся в самые первые месяцы жизни, дает возможность — в случае, если произошла беда, — успешно выстоять. Травмированный ребенок, который найдет в себе силы отправиться на поиски доверенного лица, увеличивает возможность встретить на своем пути человека, олицетворяющего устойчивость[105]. Однако этот человек не может быть неизвестно кем — он должен соответствовать потребностям и взглядам ребенка. Когда школьный приятель соглашается выслушать рассказ друга, пережившего травму, разделенная на двоих интимная тайна укрепляет связь между ними. Возможно, этим объясняется тот факт, что после перенесенного сексуального насилия у приемных детей вырабатывалась устойчивость — намного более очевидная, чем в случае с детьми, росшими в биологических семьях[106]: они меньше боялись рассказывать о том, что с ними произошло.

Следует различать сексуальное насилия и сексуальное домогательство. В случае насилия вся память пронизана ощущением пережитой жестокости, что приводит к чрезвычайно легкому повторению посттравматического синдрома, тогда как в случае с домогательством именно ощущение того, что тебя предали, заставляет жертву молчать и порождает у нее чувство стыда. Нередко действия насильника вынуждают ребенка воспринимать любой нежный жест извне как часть сексуального акта, тождественного предательству, совершаемому семьей по отношению к жертве: «Друг (семьи) — очень милый… раз за разом фотосессии становились все более „выразительными“… Мама была недовольна, когда мы успевали взглянуть на сделанные фотоснимки. „Это нехорошо“, — говорила она… но ни она, ни мой отец никоим образом не захотят портить свои отношения с этим мужчиной и его женой: дружба — святое. Этим летом они даже поедут вместе с нами отдыхать»[107]. Предательство родителей, отсутствие защиты с их стороны порождает в душах детей больше переживаний, чем сексуальное насилие как таковое[108].

Признание оказывается менее трудным, если пережившая травму получает поддержку семьи, друзей и общества, способных разделить с ней эмоции и таким образом запустить процесс[109] ментализации[110]. Подобный контекст помогает справиться с несчастьем и вновь занять место среди других. Невозможность признаться почти всегда порождает отсутствие поддержки. Изнасилованная женщина думает, что о произошедшем с ней рассказать невозможно, поскольку тем самым ей придется создать у себя в голове образ опороченной, униженной, вызывающей отвращение. И она стыдится того, что может сформировать этот отталкивающий образ в представлении других о себе. Тогда она выбирает молчание — индивидуальный способ защиты.

Восставший призрак все еще способен поражать

Когда Жеральду исполнилось семнадцать, с ним случилось нечто странное. Его усыновила семья, отношения внутри которой не всегда были радужными, но, по крайней мере, он мог посещать занятия в лицее. Однажды он сидел в кухне и занимался, склонившись над книгой; в этот момент позади него появился приемный отец и неожиданно поцеловал его в шею. Удивленный Жеральд вскочил и получил сильную пощечину, сопровождавшуюся словом «Педик»; потом отец ушел. Жеральд снова уселся и принялся за чтение. Размышляя впоследствии над произошедшим, он удивлялся необычному поведению мужчины, носившему явный сексуальный оттенок, и особенно безразличию, которое он сам испытывал каждый раз, когда его «отец» пытался к нему приставать.