О, суббота !

- Боюсь, что раньше, чем нам кажется,- сказала она и подумала: "Пускай рожают, так все просто!"

Они пошли к аптеке. Саул Исаакович с трудом удержался, чтобы не взять Асю за руку, когда они переходили мостовую, и взял ее за локоть. На той стороне он отпустил локоть и сказал:

- Приехал-таки мой друг из Америки, я не шутил!

- Ну да?

"Надо обженить дурачье, пусть рожают!.." - снова сказала она себе.

- Мама нафаршировала щуку, так что вечером вы у нас. Не забудьте Шурку! Посмотри, какие балконы! Нет, я желаю балкон,

- Выпивка наша или ваша? Или американская?

- Ваша, правила не меняются. Только не покупай водку, от водки твой муж становится болтливым, он не даст никому слова произнести. Купи коньяк и бутылку белого сухого.

- Будет сделано,- бодро, как всегда, согласилась Ася, хотя на вечер она запланировала большую стирку и даже замочила в растворе полотенца и все белое, теперь белье будет киснуть в ванной два дня, а так нужен свежий халат для работы.

Но стирка - пустяки. "Сказать или не сказать?" - гадала она про себя. Ей было что сказать, она очень хотела сказать, но сомневалась, имеет ли право. Дело все же щепетильное.

- У меня тоже есть новость,- возле аптеки не выдержала она.-Расскажу умрешь!

- Ну?

Ася в самом деле уже видела в Шуркиной женитьбе одно веселое - и себя бабушкой, и довольного мужа, который не допросился у нее ребенка, а воспитывал большого уже Шурку, и отца прадедом, и мать прабабкой, и солнечную глупость юных супругов. Одно было жалко - Шурка только что перестал получать от своего отца алименты, как раз пригодились бы... Васяся...

- Может, вечером? Мне пора в аптеку, уже двенадцать...

- Вечером! Тебе вечером не о чем будет говорить? - Саул Исаакович боялся упустить что-то важное в ее жизни.- Ну, в трех словах! Что мне, умолять тебя?

- Ну, в трех словах...- И рассказала. Саул Исаакович присвистнул.

- Уже? Наша кровь.- Он сразу почувствовал себя не последним участником события.

- Черт их знает, папа, что с ними делать! Шурка даже брюки себе не может погладить!

- Сопляк! - сказал Саул Исаакович, а подумал: "Все мы сопляки!"

- И еще неизвестно, будет ли у него в этом семестре стипендия, а скорее всего, не будет!

- Негодяй! -И подумал: "Все мы негодяи!"

- Так как?

- Ты меня спрашиваешь?

- До вечера, батя. Когда приходить?

- В семь. Освободишься в семь?

- Хорошо.

- Смотри ты, Шурка у нас стал мужчиной!..

- Какой мужчина, какой мужчина, папа? Смех один, а не мужчина!

Она убежала наконец от него в аптеку. И теперь Саул Исаакович в третий раз проходил по кварталу с симпатичными его сердцу балконами. Ему нужно было в троллейбусе ехать к Зюне и к Моне.

"Ай, Шурка! Ай, виртуоз!.. Только вчера, кажется, водил его в зоосад..."

Оглушенный новостью, Саул Исаакович не заметил сам, как приблизился к филармонии, а приблизившись, не заметил, как поднялся наверх по ступеням, сначала на десяток, отдохнул, потом пошел и пошел, раз пять останавливался, чтобы угомонить одышку, наконец под самым куполом схватился за выступ дубовой двери.

Никогда раньше Саул Исаакович не забирался сюда. От восхождения удерживала боязнь наткнуться в уголках укромных галереек на консервную банку, пустую бутылку, облепленную мухами селедочную голову, обсосанные окурки. Что стало бы тогда с голубыми звонами?.. Кроме того, чтобы познать вершину, надо не жалеть сердца. Он с трудом отдышался, держась за дверь, огляделся вправо-влево чисто. Тихо. Оглянулся назад. Он пребывал над лестницей, как над водопадом, синий купол кепкой налез на глаза, угол улицы обрамил расписной проем. Стоило подняться. Прошел за боковую балюстрадку, облокотился на перила, разглядывая как бы опрокинутый храм.