О, суббота !

Шумно проехал состав пустых товарных вагонов, вздернулась полосатая палка, машина сдвинулась с пыльного переезда. В опасной близости к ней прогрсжотал по деревянному настилу между рельсами самосвал, но потом сразу отстал, и они покатили мягко по хорошему чистому шоссе, обсаженному с боков шпалерами густо цветущего белыми метелками кустарника.

- Что будет значить - навернуться? Упасть?

- Не дай бог! Не произноси даже слово такое перед полетом! "За что-то он на меня в обиде... Что я ему сказала? Или чего не сказала?.. Он от меня дальше, чем был до приезда... Сидит рядом, а между нами уже океан..." беспомощно думала Мария Исааковна.

- Гришенька, зачем ты пишешь букву "ять"?. В твоем письме... уже никто так не пишет очень давно.

- Марусенька, я не знаю нового правописания! Я решил писать, как меня когда-то научили! Пусть будет по-старому, но грамотно, решил я.

- Не, надо писать "ять", не надо писать твердый знак на конце, и все, Гришенька.

- Что ты говоришь! Я теперь буду знать, Маруся! Не надо "-в", не надо "ъ", и все? Так просто?

- Как пахнет, Гришенька! В обморок можно упасть, это пахнут маленькие кустики!

- Да, да! Есть люди, что не переносят какие-то запахи, они даже становятся больными.

- Аллергия,- подсказал шофер.

Мария Исааковна откинулась на спину. Ветер быстрой езды доставал и сюда через открытое окошко, шлепал по щекам, по векам, бог знает что делал с прической. Она смирилась и с ветром, и с шофером и молчала до самого аэропорта.

Наконец машина остановилась. Шофер вышел первым, распахнул для них дверцы, понес чемодан. Гриша попрощался с ним за руку, дал хрустящую бумажку.

- Если бы ты понимала, Маруся, какое для меня удовольствие беседовать, с кем захочу, по-русски, вот так на улице! Отличный парень, веселый человек! Ты не хочешь пить? Что-то я очень хочу пить!

Возле буфета не было очереди, высокие круглые столики стояли пустые, матово блестели полированным мрамором. Они выпили по стакану яблочного сока.

- Ты хочешь мороженое? Или что-то другое? Нет, нет, она ничего не хотела.

- Ты знаешь, я бы не отказался от мяса...

- О боже! Конечно, необходимо хорошо покушать перед дорогой!..

Гриша купил для себя кусок жареной курицы, Мария Исааковна смотрела, как он ест, страдала, когда за неимением на столе салфеток он вытер пальцы куском белого хлеба, но замечание сделать не посмела.

"Через час,- думала она,- или, в крайнем случае, завтра я буду думать, что Гриша мне приснился".

Потом Гриша выпил еще стакан сока, и они пошли к загородке, здесь собирались все, кто должен был лететь вместе с Гришей до Москвы. Гриша глазел по сторонам, с интересом заглядывал в чужие лица.

- Ты сердишься на меня, Гришенька,-не выдержала она.- Я успела тебя чем-то обидеть...

- Что ты говоришь, Маруся! Что значит я обижаюсь? За что? Ты фантазерка! Я всем сердцем благодарен тебе, ты разыскала меня, ты первая захотела меня видеть! Скажи, что тебе нужно? Я все пришлю! Меховое манто? Отрезы? Обувь? Только скажи! Я хочу подарить тебе много вещей! - горячо и чересчур громко для такого людного места говорил Гриша.

- Оставь, Гриша, ничего мне не надо, я, слава богу, всем обеспечена. Ты и так сделал мне неплохой подарок.-Она с\изнула языком докатившуюся до губ слезу и зашептала: - Лишь бы ты не был разочарован поездкой... Лишь бы ты не жалел, что я тебя разыскала...- шептала Мария Исааковна, наклонившись к Гришиному уху, чтобы не слышали люди.

- Ах, деточка, деточка, опять ты плачешь'.. Ведь все отлично, о'кей, земля крутится, и мы живы!..-Гриша погладил ее по плечу, как девочку-подростка, боясь смутить неосторожным прикосновением.- Через столько лет!..

- Гришенька, я хочу сказать... Я хочу напомнить. Я хочу, чтобы ты помнил, что мы брат и сестра, а не только...-шептала Мария Исааковна, потому что они стояли в очень тесной загородке со многими пассажирами, и становилось все теснее, народ прибывал, и каждое слово, сказанное даже самым тихим шепотом, все равно было слышно не одному только Грише.-Ты не забыл, что мы брат и сестра? Кроме прочего, того, что было между нами?.. Ты помнишь, что наши отцы были родными братьями? Я хочу, чтобы ты помнил - брат и сестра, а не только...

- И то, и другое, деточка, все вместе, конечно, а не единственно брат и сестра.- Гриша взял ее руки и поцеловал одну и другую.- Все вместе, дитя.- Он поправил загнувшийся воротничок ее блузки, согнутым пальцем вытер слезу на ее щеке, и эти его движения как бы отгородили их от рядом стоящих людей.

- Нет, Гришенька, нет, я не хочу. Брат и сестра. И знаешь, почему? Я сейчас скажу, ты только не перебивай меня. Те отношения, то, что было, сам знаешь... В общем, они могут забыться, как это бывает, могут испортиться... И пусть! Пусть, Гриша! Мне совершенно не жалко, черт с ними! Что жалеть - мираж? Зато...

- Тебе не жалко, детка? - перебил ее Гриша, и она не узнала Гришиного голоса.- Тебе в самом деле не жалко?

- Зато брат и сестра - всегда брат и сестра, Гриша! Что может быть прочнее? - шептала она настойчиво.