О свободе: четыре песни о заботе и принуждении

По этим причинам меня искренне удивляет, когда люди, призывающие усилить институциональное вмешательство и/или сексуальный контроль, с таким оптимизмом или равнодушием относятся к его истории, откровенно намекают, что несогласные являются потенциальными или скрытыми насильниками, никогда не задумываются о том, что могут оказаться по другую сторону баррикад, и, кажется, глубоко убеждены в собственной первозданной безупречности. Им никогда не приходилось беспокоиться о том, что подумают социальные работники, уполномоченные государством выдавать разрешения на усыновление, о любопытной эротике на их книжных полках или стенах; что делать, если их «непристойное» искусство приведет к потенциально серьезным правовым проблемам; какова вероятность оказаться козлом отпущения на работе, если организация будет панически искать выход в связи с полученной жалобой; что они почувствуют, если неуместный материал, разговор или критика на их семинаре (или обвинение в их адрес, опубликованное в Твиттере) повлечет за собой серьезное расследование; действительно ли каждый момент их собственной сексуальной или эмоциональной жизни был и всегда будет безупречным, особенно учитывая изменчивые стандарты приемлемости; стоит ли во имя феминистских и квир-целей объединяться с бюрократами, которые бездумно пропагандируют традиционную сексуальную мораль (я была на многих факультетских собраниях, во время которых мы с серьезным видом спорили, стоит ли к отношениям между студенткой/учителем, которые заканчиваются браком, относиться не так, как к тем, которые заканчиваются иначе).

Страх перед «скользкой дорожкой» – не повод игнорировать сексуальные домогательства. Но учитывая, что я знакома с вышеупомянутыми ситуациями, я считаю, что мы обязаны быть настолько внимательны к контексту и деталям, насколько это возможно, и также по возможности не считать никого «щепкой». В противном случае наши усилия обернутся против тех, кому они должны приносить пользу[84]. Здесь нужна ясность: протестуем ли мы против гендерной иерархии под видом сексуального домогательства, и если да, то в каких случаях, поскольку эта путаница, не признанная или не замеченная, может быть довольно опасной. Идея соосновательницы движения #MeToo Тараны Берк, высказанная после обвинений в адрес ученой Авиталь Ронелл и активистки #MeToo Азии Ардженто, о том, что пол или сексуальная ориентация преступника не имеют значения, поскольку на самом деле суть движения во «власти и привилегиях», должна была внести ясность, но в итоге привела к еще большей неразберихе. Разумеется, бывают случаи, когда власть и привилегии соответствуют институциональным или юридическим запретам (как это было в случае и с Ронелл, и с Ардженто). Однако, вне таких обстоятельств определить, как проявляются власть и привилегии в любом, отдельно взятом, добровольном контакте двух взрослых людей, весьма непросто. Так же непросто ответить на вопрос, какую роль играют (или должны играть) власть и привилегии в сексе по обоюдному согласию двух взрослых людей и кто должен быть их арбитром.

ИСТОРИЯ, КОТОРУЮ НАМ РАССКАЗЫВАЮТ – СВОБОДА ОТ + СВОБОДА НА – ТАЛАНТЛИВЫЕ И СМЕЛЫЕ – ТЕМНЫЕ КОМНАТЫ – КВИР-УРОКИ – ВСЕГДА ВОПРОС ВЛАСТИ – У МОЕГО ТЕЛА НЕТ НИЧЕГО ОБЩЕГО С ТВОИМ – ПРАВДИВЫХ ИСТОРИЙ НЕ СУЩЕСТВУЕТ – МИФ О СВОБОДЕ – ДРУГОЕ НАСТОЯЩЕЕ

На конференции Барнардского колледжа по вопросам сексуальности, проведенной в 1981 году, где феминистки, выступающие против порнографии, протестовали против участия Холлибо, Несле, Рубин и Эллисон, Холлибо так говорила о роли власти в сексе:

Правда в том, что нынешнее положение дел в феминизме требует от женщины быть в стороне от позиции власти в сексе. Похоже, мы решили, что власть в сексе принадлежит мужчине, потому что она приводит к доминированию и подчинению, которые, в свою очередь, определяются как исключительно маскулинные. Большая часть наших теоретических изысканий предполагает, что любое наслаждение властью, испытываемое женщинами, является не более чем ложным сознанием. В реальной жизни это заставляет многих феминисток отказаться от того секса, который им нравится, и даже вынуждает еще большее количество людей уйти в подполье вместе со своими мечтами. Для многих женщин, которые не представляют, чего они могут рано или поздно захотеть, это означает молчание и страх перед неизвестными формами своей страсти, когда те начинают выходить на поверхность. Молчание, сокрытие, страх, стыд – всё это всегда навязывали женщинам, чтобы мы ничего не знали о наших желаниях, не говоря уже о контроле. Будем ли мы теперь навязывать их себе сами?