О таком не говорят

Это они, наши враги, ослабили нас интервальным голоданием? Это они заставляют нас тратить свои вечера на детективный сериал, которого никто не понимает? Они это сделали все для того, чтобы уничтожить современный американский роман? Они отвлекали наших анархистов полиаморией и жидкими заменителями пищи, чтобы те ничего не добились? Они вспучили нам животы домашним пивом? Снова сделали христианство конкурентоспособным? Вернули в моду боди на кнопках в промежности?

Но нет. Нет, так недолго додуматься до теории заговора. Именно так оно и начинается. Именно так ты становишься человеком, заключающим все небо в кавычки, нарисованные пальцами в воздухе. Ей надо признать – пока не будет доказано иное, – что мания на анилингус появилась естественным образом. Как и все остальное.

• • •

«Об этом надо писать, – сказала она тому человеку в Торонто. – Обязательно напиши». Но все, что было написано о портале до нынешнего момента, отдавало снобизмом старых белых интеллектуалов, взявшихся рассуждать о блюзе, откровенно не разбираясь в предмете своих рассуждений. Шестидесятилетние карикатуристы тоже пытались осветить эту тему, но не придумали ничего лучше унылых картинок с изображением человека со смартфоном вместо лица, который таращится в крошечное лицо у себя в руке.

• • •

Вдали от портала она ощущала себя осиротевшей, оторванной от некоего теплого тела, которое хочет ее непрестанно. Вдали от портала она изнывала в тоске: О, моя информация. Мои ответы. Мое все, что я даже не знала, что мне это надо.

По крайней мере, так ей представлялось в приподнятом настроении. В моменты уныния ей представлялось, что она стоит раком и умоляет реальность засадить ей по самые гланды.

• • •

Мысль об атаках на нашу инфраструктуру воспринимается очень болезненно, потому что мы столько лет потешались над фильмами, где киберпреступники в собачьих ошейниках взламывают систему управления светофорами, и по всему городу горит только красный; или меняют температурный режим холодильников в магазинных секциях замороженных продуктов, чтобы вся наша капиталистическая лазанья благополучно растаяла и протухла; или включают на электронных табло на бейсбольных стадионах надпись КОНЕЦ ИГРЫ с мигающим под ней черепом со скрещенными костями. Если что-то такое и вправду случится в реальной жизни, наше собственное извращенное чувство иронии сделает нас абсолютно беспомощными. Полностью беззащитными. Как, например, если бы кто-то взломал этот текст и подставил бы вместо слов «жизнь» слово «жопа». Хотя это было бы даже смешно.

• • •

Что, значит, ты постоянно шпионишь за мной? – размышляла она, разгоряченная, ослепшая, бестолковая, сидя на унитазе. Что, значит, ты постоянно шпионишь за мной с этой штукой у меня в руке, которая, по сути, один сплошной глаз?

• • •

И как теперь создавать литературные тексты, когда сравнения с фантомной болью в ампутированной конечности считаются в лучшем случае некорректными? Когда фраза «ее соски точно азбука Брайля» окончательно вышла из употребления? И теперь никто больше не скажет, что «она наклонила голову, точно гейша»? И нельзя написать, что погода страдала биполярным расстройством, не рискуя подвергнуться осуждению в приличном обществе? Нельзя даже вскользь намекнуть, что у каждого, кто увлекается любительской орнитологией, есть склонность к аутизму? Или сравнить луну на ущербе с отощавшим от недоедания бедняком? Или сказать, что заходящее солнце «неминуемо врезалось в гору, как женщина за рулем»? Уберите из кофе всю крепость и вкус, если нам больше нельзя никого угостить!

• • •

Когда-нибудь все наполнится смыслом! Когда-нибудь все наполнится смыслом – как Уотергейтский скандал, о котором она не знала и знать не стремилась. Кажется, что-то связанное с отелем?

• • •

В день, когда новостей почти нет, мы висим на мясных крюках, вяло покачиваясь над пропастью. В день, когда новости валят валом, ощущение такое, словно мы проглотили НАСКАР и сейчас на всей скорости врежемся в стену. В любом случае складывается впечатление, будто всем заправляет какой-то маньяк.

• • •

Она неплохо справлялась, хотя случались такие дни, когда, поднявшись с постели, она надевала бюстгальтер шиворот-навыворот и у нее просто не было сил его переодеть, и она так и сидела в бюстгальтере наизнанку и читала новости. Она неплохо справлялась, пусть даже на месте ее лица появлялся большой вопросительный знак, который сменялся другим вопросительным знаком – и еще, и еще, – а с ее сердцем происходило примерно то же, что происходит со стаей чаек на морском берегу, когда к ним подбегает собака, и был лишь один способ хоть как-то себя успокоить. Встать перед зеркалом и сказать вслух: «Коровы о нем знать не знают».

• • •