О таком не говорят

Почему бы и нет, подумала она и зачитала малышке вслух статью из Википедии, посвященную Марлону Брандо. Может быть, это шампанское ударило в голову, но ее вдруг осенило, что таков основной демократический принцип: у каждого есть право знать о Марлоне Брандо. У каждого есть право знать, что в плотно обтягивающей футболке он похож на влажное лезвие ножа, что, когда он говорит, у него на скулах играют желваки – точно два ватных шарика, – что на съемках «Апокалипсиса сегодня» он, по слухам, носил подгузники для взрослых. Совершенно бесполезные знания, но среди расточительных привилегий человеческих жизней, в частности, есть и такая: потратить кубический дюйм своего мозга и памяти на разнообразные факты о Марлоне Брандо.

• • •

Говорила, смеялась, поднимала, носила, баюкала; чистый поток одушевленной воды. Однажды она летала на фотосессию в Нью-Йорк и позировала в золотой солнечный час на фоне кирпичной стены, наряженная вместо платья в большой черный мешок для мусора, но, когда фотограф показал ей готовые снимки на мониторе, ей было стыдно смотреть на свои руки – мертвые в каждом кадре. Мешок для мусора, в который ее завернули, и то был более выразительным и осмысленным – казалось, она исчезает с пленки, потому что в детстве недополучила родительских поцелуев. «В первый раз никто не знает, что делать с руками», – утешил ее фотограф, но теперь ее пальцы звенели от напряжения, когда она несла малышку вверх по лестнице; теперь ее запястья сводило судорогой, когда она целый час поддерживала малышке головку.

• • •

Есть люди, красивые в горе: точеные, хрупко прозрачные, прелестные. Но каждый раз, когда она видела промельк своего отражения в зеркале над диваном, у нее было лицо человека, который силится сходить по-большому после трехнедельного курса «Викодина». У нее в животе постоянно бурлило, как в комментариях под постом об ангелах на подушках.

• • •

Никакое устройство для передачи информации – ни портал, ни радиовещание, ни печатное слово – не было таким стремительным, искрящимся и всеобъемлющим, как синий мячик из тонких резиновых ниточек, который малышка во время сна держала под подбородком, ее приоткрытый крошечный ротик как бы говорил: о, мои ответы. Другой рукой она крепко сжимала ярко-красный помпон, веря, что это мамины волосы.

• • •

«Больше никому не нравятся эти игрушки, – говорили им медсестры из хосписа, говорили заинтересованно, поскольку тоже собирали данные по крупицам: мелкие факты, которые будут добавлены к общей сумме сияющих на небе звезд. – Слишком большие объемы идущей извне информации».

• • •

«Уже можно показать ей собаку? – спрашивала она чуть ли не с первого дня рождения малышки. – Когда уже будет можно показать ей собаку?» И вот наконец – наконец! – к малышке привели собачку. Это был маленький белый пудель, и как только его поставили на диван, он принялся облизывать малышку с таким восторгом, словно нашел давно потерянную хозяйку.

«Он у нас не служебный пес, – объяснил дрессировщик. – И никогда не станет служебным псом, потому что для этого он должен пройти мимо тарелки с жареной курицей и не обратить на нее внимания, а для него это невыполнимая задача». Малышка радостно попискивала и хотела еще. Песик облизывал ее пальцы, один за другим – кажется, так бы и съел, – удивительно, как пронзительно все, что есть в мире, умиляется на младенческие пальчики.

• • •

«Ты тут, внутри?» – тихо спрашивали они, когда малышкины глаза начинали метаться и ее крошечное сердечко билось все чаще и чаще. Когда ее кожа становилась бледно-лиловой, синеватой, прозрачно-серой, они все вскакивали со своих мест и начинали скандировать хором, как команда чирлидерш: ты сумеешь, ты сможешь, мы все тебя любим, держись, держись, оставайся с нами.

• • •

«Поддерживай во мне жизнь, – сказала ее подруга, активистка движения за права инвалидов, и обвела взглядом комнату, заставленную аппаратами для поддержания жизнедеятельности: переплетение трубок, гудящие мониторы, кислородный баллон. – Поддерживай во мне жизнь до конца, – повторила она, потому что не верила в такое понятие, как состояние овоща. – Ты меня навещай, читай мне вслух, и я буду тут, внутри». Эта вера, что наше «я» упрямо цепляется за бытие, полоска света под запертой дверью – призрачная, будто шанс, невероятная случайность, окно, – иногда она кажется невыносимой до боли в сердце.

• • •

Век Просвещения продолжался, лился непрестанным потоком в чашку с кофе, который она пила, наблюдая за малышкой в эти вываренные до прозрачности утренние часы. Однажды ей в голову пришла идея поднести игрушечное пианино к дрыгающимся малышкиным ножкам, и, когда прозвучала первая нота, малышка издала вопль дикой ярости – почему они не додумались раньше, почему все это время она била ногами по воздуху и пустоте, хотя могла бить по музыке?!

• • •