О тех, кто в цирке не смеётся

Батальон не был строительным, где солдаты получали зарплату. Пусть по самым низким расценкам, но именно зарплату и даже премии. А финансовая особенность дорожно-строительного батальона была в том, что зарплату бойцы не получали, но им начислялись премиальные при выполнении поставленной производственной задачи. Так что даже из этой части некоторые «на дембель» увозили до пятисот рублей. А в советское время это были вполне приличные деньги. Зарплата высококвалифицированного рабочего за два месяца. Деньги солдат концентрировались на личном лицевом счету. По ходу службы они имели право снимать на личные нужды ежемесячно небольшие суммы.

Со сметой замполит сходил к комбату.

Как ни странно, но тот не возразил, лишь предупредил, чтобы всё было сделано без принуждения и без нарушения финансовой дисциплины, поскольку первый, кто будет в ответе это замполит.

По всей видимости, командир всё же оказался под большим положительным впечатлением от проведённых концертов. И что от него не ожидал даже Овчинников, тот сказал:

– Если у вас всё получится, то я выпишу одному командировку в Москву для приобретения инструментов.

Главное было сделано. Дальше пошла чисто техническая работа.

Провели собрание, всё подробно рассказали. Солдаты проголосовали все единогласно. Протокол был оформлен, как положено. В этот же день секретари рот начали сбор заявлений от личного состава с просьбой снять с его личного счета сорок рублей для приобретения музыкальных инструментов.

Все заявления были подшиты в отдельную папку у главного бухгалтера, оформлена ведомость, в которой каждый солдат поставил свою подпись, и к концу месяца сумма была обналичена.

Комбат свое слово сдержал и отправил Апостолова в Москву.

Главбух предупредил, чтобы все документы на покупку были в магазине получены и сохранены, поскольку инструменты надо будет поставить на подотчет.

Так в течении одного календарного месяца забытая Богом и Чёртом в Сибирских болотах воинская часть обзавелась набором прекрасных музыкальных инструментов импортного производства, причём профессионального уровня.

Ансамбль был создан, начал творить, засиживаясь за репетициями до глубокой ночи. Сочинялись собственные песни, разучивались известные популярные и патриотические. Работа кипела!

29. ЛЕБЕДЕНКО

Прапорщик Лебеденко был для уровня прапорщика довольно культурным человеком, эстетически развитым, в разговоре, в отличие от остальных своих собратьев по званию, не матерился. Вообще, имел образование культработника после окончания одноимённого училища в Ивано-Франковске.

За все эти его доблести он в батальоне занимал должность начальника клуба. Как все кадровые военные и как все «хохлы» он делал всё, чтобы ничего не делать, но при этом быть на хорошем счету. И, надо сказать, ему это отлично удавалось.

Вся его работа сводилась к тому, чтобы сохранять книги батальонной библиотеки, поскольку помещения под библиотеку не было, а книги никто не читал. Кроме этого, следить за солдатами, отобранными для себя замполитом, Шмидтом и Назаровым, когда замполит давал им поручения нарисовать новый громадный плакат, а также вместе с киномехаником два раза в месяц показать индийский кинофильм всему личному составу батальона.

Несмотря на то, что он уходил от настоящих дел, ему было всё же скучновато, и он периодически общался с Соломатиным, причем исключительно на украинском языке. Почему-то решил приобщить того к «украiньской мове», а ещё летом в обеденный перерыв приглашал того пройтись в лес за автопарк и поискать грибы.

Ходили они близко друг от друга, чтобы во время беседы не напрягать голосовые связки, но до тех пор, пока Лебеденко честно и откровенно не заявил Соломатину:

– Ты знаешь… Ты ходи всё же подальше от меня, а то, когда ты находишь и срезаешь гриб, у меня возникает лишь одно желание – ткнуть тебя вот этим ножом как можно сильнее!

Надо ли говорить, что после такого заявления Соломатин на всякий случай с ним за грибами больше не ходил.

Но, если этот случай вынести за скобки их общения, то всё остальное было и полезным, и интересным, и поучительным.

Соломатин научился довольно сносно понимать украинскую разговорную речь, хотя практики этого было недостаточно, чтобы научиться, самому, говорить.

Именно от Лебеденко он услышал, что тот же Ганс, Чуб и Кохан – мадьяры, а он, Иващенко, Глушко – ляхи.

– То есть! Что ты имеешь в виду? – удивился этой фразе Соломатин.

– А то, что «ляхи» проживают вплотную к Польской границе. Вот когда я был шкетом, польской речи слышал больше, чем украинской, и уж куда больше русской. Я свободно говорю и читаю на польском газеты и книги. У себя в хате на чердаке нашёл книги Генриха Сенкевича на польском и прочитал их. Позже прочёл в переводе на русский язык и доложу тебе, что читал две совершенно разные книги с одинаковыми названиями. У Сенкевича все поляки такие хорошие, честные, справедливые, добрые, великодушные, а русские неграмотные варвары, глупые, необразованные, всё норовят уничтожить цивилизованную Речь Посполиту.