О Троице

13. Так от чего же, скажите, мы воспламеняемся, когда мы слышим или читаем следующее: «Вот, теперь время благоприятное, вот, теперь, день спасения. Мы ни кому ни в чем не полагаем претыкания, чтобы не было порицаемо служение, но во всем являем себя, как служители Божии, в великом терпении, в бедствиях, в нуждах, в тесных обстоятельствах, под ударами, в темницах, в изгнаниях, в трудах, в бедствиях, в постах, в чистоте, в благоразумии, в великодушии, в благости, в Духе Святом, в нелицемерной любви, в слове истины, в силе Божией, с оружием правды в правой и левой руке, в чести и бесчестии, при порицаниях и похвалах: нас почитают обманщиками, но мы верны; мы не известны, но нас узнают; нас почитают умершими, но вот, мы живы; нас наказывают, но мы не умираем; нас огорчают, а мы всегда радуемся; мы нищи, но многих обогащаем; мы ничего не имеем, но всем обладаем» (II Кор., VI, 2–10)? Так, отчего же мы возгораемся любовью к апостолу Павлу, когда мы читаем эти слова, как не от того, что мы верим тому, что он жил таким образом? Однако мы верим, что служителям Божиим надлежит так жить не потому, что это было услышано от кого-либо, но потому, что мы воспринимаем это внутри себя самих, или, точнее, от того, что выше нас – от самой истины. Следовательно, того, кто, как мы верим, жил таким образом, мы любим за то, что видим. И если бы мы не любили его, прежде всего, в соответствии с тем образом, который мы знаем как вечно недвижимый и неизменный, мы бы не любили его потому, что мы верим, что его жизнь, когда он жил во плоти, была сообразной и согласной тому образу. И я не знаю как, но как-то через веру, посредством которой мы верим, что кто-то жил таким образом, мы побуждаемся к большей любви к [тому] самому образу; и к надежде, посредством которой мы совсем не отчаиваемся по поводу того, что и мы, будучи людьми, также способны жить таким образом, потому что некоторые люди так жили; и этого мы желаем с большей страстью, и об этом мы молим с большей верою. Итак, любовь к этому образу, в соответствии с которым, как мы верим, жили такие люди, побуждает нас любить жизнь самих этих людей, а сама их жизнь [которая, как мы верим, такова и была] побуждает нас с большей пылкостью любить тот самый образ затем, чтобы мы любили Бога тем более пылко, чем более уверенно и умиротворенно мы Его видим, ибо в Боге мы постигаем непреходящий образ праведности, в соответствии с которым мы судим, как должен жить человек. Следовательно, вера способствует знанию Бога и любви к Богу, Который прежде хотя и не оставался совершенно неизвестным или совершенно нелюбимым, но Который посредством нее познается с большей очевидностью и любится с большим чувством.

Глава X

14. Но что же это за любовь (dilectio uel caritas), которую так восхваляет и провозглашает Божественное Писание, как не любовь к благу? Ведь чья-то любовь (amor) есть любовь любящего, и любовью любится что-то. Таким образом, у нас есть трое: любящий, то, что любят, и любовь. Так что же есть любовь, как не некоторая жизнь, совокупляющая или желающая совокупить каких-либо двух, а именно, любящего и то, что любят. И такова она даже внешняя и телесная. Но чтобы черпать из источника более чистого и ясного, давайте, поправ телесное, взойдем к душе. Ибо что же любит душа в друге (animus in amico), как не душу? Здесь, значит, имеются трое: любящий, то, что любят, и любовь. [Следовательно], остается подняться отсюда и, насколько возможно для человека, исследовать то, что свыше. Но здесь пусть наше стремление немного успокоится, не потому, что оно сочло себя обнаружившим то, что ищет; но потому, что сначала обычно находится место, где надлежит что-либо искать. [Итак], то, [что мы ищем], пока не найдено, но уже обнаружено место, где мы должны это искать. Так пусть сказанного будет достаточным для того, чтобы мы от него, как от начального пункта, развивали мысль далее.

Книга IX

Глава I