О вас, ребята

И Захарка рассказал все, что ему удалось выведать. Он видел, что Мотря с вечера готовилась к ночной вылазке. Она надергала в огороде целую корзинку чесноку, помочила его в круто посоленной воде. Обмотала длинную лучину старым тряпьем, налила в стеклянную банку какой-то жидкости. Захарка по запаху, распространившемуся по избе, догадался, что это скипидар. На том и закончились нехитрые бабкины приготовления.

Когда наступила ночь, старуха раза три подходила к печке, чтобы проверить, — заснул ли Захарка. Видно, закралось в душе бабки сомнение: уж очень ей не везло последнее время. Захарка усиленно сопел носом, дрыгал ногами, похрапывал — в общем, всячески старался доказать, что он спит.

Старуха поверила. Уложив в корзинку вымоченный в растворе соли чеснок, склянку со скипидаром, обмотанную тряпицей лучину, она вышла. А Захарка поспешил к ребятам.

Никита раздумывал недолго. Он уже кое-что сообразил, но хотел проверить свою догадку.

— Ждите… С места не сходить! — шепнул он и скрылся в темноте.

Бабку Никита догнал у пятого от ее избы двора. Валенки старухи ступали мягко, неслышно. Беззвучным привидением Мотря приблизилась к окошку, прорубленному в скотном дворе, швырнула туда пястку мокрого чеснока. Потом она подошла к белевшему на заборе перевернутому вверх дном подойнику, вынула из корзины лучину, мазнула ею внутри подойника и двинулась вдоль канавы к следующей избе.

Все прояснилось в голове у Никиты. Он подивился изобретательности старухи. Простые, привычные, хорошо известные вещи бабка превращала в сильных союзников своей злой воли. Соль — приманка для коров. Они находили намоченный в соленом растворе чеснок и жевали его. А чеснок — пахуч и стоек. Он придает молоку нехороший привкус и запах. В деревнях были случаи, когда коровы съедали чеснок и молоко портилось, поэтому бабы не спутали бы запах чеснока с запахом керосина. Но старуха предвидела это. Чтобы сбить с толку колхозниц, она мазала подойники скипидаром. За ночь жидкость высыхала. Запах почти пропадал. Но стоило теплому молоку разогреть подойник, как скипидар давал себя знать. Запах чеснока и запах скипидара смешивались, и самая опытная хозяйка могла подумать, что в молоко попал керосин.

Сообщив ребятам о своем открытии, Никита спросил:

— Что будем делать?

— Махнем к председателю! — предложил Вовка Дроздов.

И мальчишки побежали к избе председателя. Она была такой же темной и сонной, как все избы в селе. Но председатель не спал. Завесив одеялом окно (по привычке, сохранившейся еще с тех пор, когда в деревне насчитывалось пять кулацких семейств и каждой ночью мог раздаться выстрел из-за угла), он перелистывал брошюры, пытаясь найти отгадку странного происшествия с молоком.

— Сейчас мы расправимся с этой ведьмой! — сказал он, выслушав ребят. — Устроим ей концерт самодеятельности…

«Обработав» левый край села, бабка Мотря возвращалась домой, чтобы пополнить запас чеснока и пойти в правую сторону. Она была довольна и спокойна. Несколько раз ей чудился глухой шумок, отдаленный говор. Но ночные звуки обманчивы. Не услышав ничего подозрительного, она шла дальше.

И вдруг, когда до ее избы оставалось метров пятьдесят, что-то сухо щелкнуло — и прямой, острый, ослепительный луч света уперся в жалкую скрюченную фигуру старухи. От неожиданности Мотря вскрикнула, выпустила из рук корзинку и шлепнулась на пыльную дорогу, выскользнув на секунду из-под луча. Луч мигнул, опустился и опять нащупал старуху.

— Ра-а-атуйте! — завопила бабка не своим голосом. — Карау-у-ул!

Она никогда не видывала электрического света.

— Настал конец свету! Свету конец! — причитала она, разводя руками. — Суд идет! Страшный суд!

Старуха сгребла пригоршню пыли и посыпала ее на голову.

И точно раскололась ночь — закричала, загалдела толпа колхозников, собравшихся у трактора, который специально выкатили из сарая. Одни смеялись над сидящей посреди дороги ослепленной, очумевшей бабкой. Другие — позлее — ругали ее. Особенно старались одураченные Мотрей бабы и среди них — Анфиса. Она первая сорвала длинную крапивину и пошла к старухе. За ней, треща, как пулемет, подалась бабенка, подносившая утром подойник к носу председателя. А там уже и остальные колхозницы угрожающе двинулись к Мотре.

Выручил ее тракторист. Пожалел он старуху — отключил фонарь от аккумулятора. Бабка очнулась, с быстротой кошки перебралась через канаву и засеменила по тропке между изб. Эта тропка вела в соседнюю деревню, где жила сестра Мотри.

— Не думай возвращаться! — крикнула вслед Анфиса.

— Не возвратится! — сказал председатель. — На днях фельдшер прибудет. Больница направила…

Когда улеглось оживление и смолкли пересуды, председатель шутливо сказал:

— Повестка дня исчерпана… Закрываю собрание! Спать, что ли? Или на работу пора?.. Зорька…

По восточному краю горизонта будто мазнули кистью с бледно-желтой краской. Близилось утро.

— Можно и на работу… — позевывая, ответил тракторист. — Только ты, председатель, не жиль — давай мне сменщика! Трактор железный, а я-то нет!