О вечном и преходящем

Пастырский жезл Синода ударил по имяславцам, но, к сожалению, другим концом удар пришел­ся на всю «афонскую Русь». События на Афоне в чем-то напоминают смуту в Александрийской Церкви (конец IV века), когда архиепископ Феофил³⁹⁴, борясь с ересью оригенизма и антропомор­физма, при помонди войска разогнал монахов итрийской пустыни, причем пострадало немало православных. Как известно, святой Иоанн Зла­тоуст заступился за нескольких изгнанных мона­хов, так называемых «долгих братьев», что послужи­ло еще одной причиной враждебного отношения ар­хиепископа Феофила с Константинопольским патриархом.

Впоследствии, в годы революции, большин­ство монахов, высланных с Афона, окончили жизнь мученически, и может быть, в этом был Промысл Божий. Для нас афонская трагедия - урок, как осторожно следует прикасаться к чело­веческому сердцу чтобы говорить о вере, необхо­димо стараться понять своего собеседника, а для этого нужны любовь и терпение. Но саму любовь нельзя подменять беспринципным соглашатель­ством, в котором нет ни правды, ни любви.

Уже, наверное, нет в живых о. Серафима, он завещал похоронить его недалеко от кельи, где он подвизался, и теперь пут­ников на Барганы встретит его могила с простым монашеским крестом. Я до сих пор вспоминаю высокого седого старца в светлом холщовом под­ряснике. Он напоминает мне одинокую сосну, сто­ящую в зимнем поле: она склонила ветви под тя­жестью снега, как этот старый пустынник - пле­чи под тяжестью прожитых лет. И все-таки, когда я вспоминаю нашу встречу, у меня снова возника­ет то двойственное чувство, которое я испытал тогда. Старец вызвал у меня глубокое уважение, но правильнее было бы сказать - почтение перед его величественным видом и подвижнической жизнью. Когда я беседовал с другими пустынни­ками, то в сердце своем ощущал мир, какой-то не­земной покой, как будто я входил в поле, освещен­ное незримым светом. Мое сердце раскрывалось, оно хотело впитать в себя окружающий их дух, как песок воду. Казалось, что ум безмолвствует, ли­шенный помыслов, и внимает сердцу. Часто бы­вает так: когда идешь к старцу, то много вопросов волнует тебя, а увидишь его - и все вопросы как будто забываются и исчезают, а если спросишь, то о самом главном - о духовной жизни и спасении. Около старца уже не беспокоит то, что творится в миру. Волны страстей, привязанностей, обид, за­бот и страха затихают, как улеглись волны Гали­лейского моря, когда Господь запретил буре, и на­стала тишина.