О вечном и преходящем

Телевизор предлагает взамен книг образную имита­цию действительности, притом насыщенную самыми грубыми страстями. Многочасовые телевизионные пере­дачи еще более угнетают механическую память челове­ка, наполняя ее огромным объемом информации, почти ненужной, а также подавляют его эмоциональную па­мять посредством картин убийств, садизма и секса.

У современного человека пропадает чувство ассоциа­тивной связи между предметами и событиями. У него исчезает чувство гармонии и красоты. В результате все­го этого у наших современников молитва стала мертвой и поверхностной. Они говорят слова молитвы, не вникая в них, не переживая их эмоционально. Во время молит­вы они похожи на тяжелобольного, который то прихо­дит в сознание, то снова теряет его на продолжительное время. Только борьба со страстями может раскрепостить духовные чувства и религиозные интуиции, благодаря которым человек чувствует себя принадлежащим к двум мирам. Только жесткий отсев внешних впечатлений и информации дает возможность творчески перерабаты­вать те знания, которые приобретает человек, и те реа­лии, с которыми он встречается.

Безмолвие для пустынников и затворников было условием, при котором происходила гармонизация их душевных и духовных сил, когда механическая память служила творческой памятью, предоставляя ей нужный материал, а творческая память, как зодчий, воздвигала строение. Что происходит с пустынником? Когда он мо­лится, то освобожденная творческая память соединяет­ся с эмоциональной памятью и как будто в привычных словах молитвы с каждым разом открывает все новое. Слова молитвы настолько глубоки, что в них всегда будет открываться новое. Наши эмоции никогда не по­вторяются, поэтому во внутреннем переживании слова молитвы будут восприниматься как новое. Поэтому Иоанн Кронштадтский³¹¹ советовал читать молитву так, как будто ты читаешь ее в первый раз, чтобы активизи­ровать творческую и эмоциональную память, придавлен­ную прессом механической памяти. Для затворников каждое слово было новым не по форме, а по содержа­нию, поэтому их молитва была духовным творчеством, е изобретательностью, а раскрытием духовного потен­циала, прикосновением к бездонной тайне метафизиче­ского бытия.

Мы говорили только об одной стороне человеческой молитвы, а другая - благодать Божия, которая очищает и одухотворяет душу человека, возводит ее еще ближе к совершенству, однако действует на человека настоль­ко, насколько сам человек готов к принятию благодати. Поэтому молитва неразрывно связана со всей жизнью человека, с его духовной борьбой со страстями и грехом. В пустыне и затворе особенно ясно чувствуется душой неестественность греха и его непосредственная связь с демоническим миром. Для человека, потерявшего духов­ное чувство и живущего страстями, грех представляет­ся в привлекательном виде, а последующее за грехом разочарование быстро забывается, и человек снова стре­мится быть обманутым собственной страстью. Механи­ческая память, подавляя эмоциональную память, еще более дезориентирует человека и делает его беспомощ­ным перед огненными испытаниями страсти.

Проклятие нашего века в том, что мы потеряли мо­литву. Потеряв молитву, мы теряем реальное ощущение Бога. Мы произносим слова молитвы, но как бы переби­раем их, как перебирает ребенок камешки. Наш ум может или обленился вникнуть в их смысл. Наше серд­це глухо к ним. Мы ищем привычного широкого пото­ка информации, поэтому во время молитвы ум человека окружен целой тучей помыслов. Потеряв реальное чувство Бога, человек становится бытовым материалистом; который молиться, как нужно, не может, а Евангельские заповеди исполнять не хочет.

Святые Отцы говорят: благодать приходит тем путем, которым она ушла. Поэтому нам надо отказаться от не­управляемого потока информации, чтобы заключить в держать наш ум в «тесноте» молитвенных слов, и тогда, после многих трудов, мы войдем через узкое подземелье в сокровищницу, и перед нами откроется новый мир (вернее, его преддверие), о котором сказал апостол Па­вел: «Ухо не слышало, око не видело, и на сердце чело­веческом не восходило»³¹². Это луч вечного света и тени божественной красоты.

 

О слове