О вечном и преходящем

Что такое человеческое слово? Ни один философ не дал на это удовлетворительного ответа, и вряд ли когда-нибудь ответ будет найден, так как слово возникает в глубине души, недоступной нашему наблюдению, и затем переходит в область сознания. Материалистическая психология назвала дар слова второй сигнальной системой, но это беспомощная натяжка, так как сигнал - одномерен, а в слове потенциально содержится целая сумма информации, которая раскрывается в контексте синтаксических построений. Слово многомерно и пластично, тогда как сигнал семантически однозначен и указывает только на одно строго определенное явление. Слово представляет собой символ, в котором закодирована информация. Человек, общающийся с другим через слово, влагает в него заданную информацию, которую хочет передать собеседнику, а тот воспринимает словесную информацию через дешифровку слова, при этом, дешифровка становится во многом интерпретацией, то есть она воспринимается индивидуально, преломляясь через человеческий интеллект и принимая условный вид и субъективную окраску.

В древних языках количество существительных и прилагательных было меньше, чем в современных (наполненных и отягощенных варваризмами), но от этого речь не была беднее, так как глагольных форм было больше, и поэтому фраза обладала динамикой, пластичностью, гибкостью и упругостью, и могла передавать состояние предмета, как бы схватывая его налету.

Современная речь имеет огромное количество слов, но это привело к большему дроблению мысли, большей хрупкости фразы. Немощь мысли искала себе компенсацию в количестве слов и делала речь более статичной и поверхностной.

Нам дороги древние языки именно потому, что они передают явления не в умерщвляющем анализе, а в их динамике. Если мы сравним Псалтирь на древнем и современном языках, то увидим, что древние языки индуктируют глубокие душевные переживания, а современные языки принадлежат больше к области сознания, и в таком динамичном творчестве, как молитва, они представляются немощью слова.

Почему святые любили молчание? Потому что многословие обычно противоположно глубине мышления. Слово должно быть выявлением назревшей мысли, а в многословии преобладают страстно-чувственные импульсы, поэтому многословный человек часто спохватывается и жалеет, что он сказал лишние слова. Но это еще одна сторона беды: общение через слово требует большой затраты душевной и нервной энергии. В рождении слова или в творении слова участвует душа человека, при этом знание души переходит в кодированный потенциал, затем происходит дешифровка слова и внесение в память заложенной в нее информации. Это ведет к огромной затрате душевных сил, к поверхностному мышлению, неспособности глубоко вникать в главные проблемы и вопросы жизни. Поэтому болтливые люди обычно остаются до смерти пустоцветами.

Злоупотребление даром слова ведет к оскудению молитвы. Слово, оземленное, профанированное и вульгарное, привыкшее вращаться в сфере временного и видимого, не может так легко трансформироваться в слово, обращенное к Богу, в слово молитвы и, поэтому, молитва остается чуждой сознанию сердца. Это еще одна причина, почему современному человеку так трудно молиться: потому что он не предохраняет себя от многословия, потерял способность к размышлению и живет в атмосфере какого-то непрекращающегося блудословия.

Один из отцов сказал: «Когда у человека постоянно открываются уста, то он теряет душевную теплоту, - как зимой остывает комната, в которой часто открыва­ются двери». Впрочем, сделаем существенную оговорку: Многословие - это не простое количество сказанных слов, как бы их арифметическая сумма, а обилие слов при скудости мысли, когда слова не поясняют, а скорее скрывают, как бы топят в своем потоке смысл речи. Для того, чтобы ребенку научиться говорить, нужно несколь­ко лет; а для того, чтобы научиться молчать, часто не хватает целой жизни. Преподобный Арсений Великий говорил: «Я часто раскаивался о своих словах, но ни­когда я не пожалел о своем молчании». Именно поэтому мысль аскетов была глубока, а слово обладало духовной силой.

Печать Каина и Авеля

Человечество похоже на тяжелобольного, который не хочет расстаться со своей болезнью и, лежа в собствен­ных нечистотах, считает, что иначе жить нельзя. Воз­можно ли для такого человека исцеление? Наверное, нет.