О вечном и преходящем

Талмуд призывает евреев к справедливо­сти и милосердию, но делит мир также на две части: евреев и язычников (остальных народов), в результате чего талмудическая нравственность носит двойственный и казуальный характер. Евреи-талмудисты считают, что иудейский народ сотворен Богом, а другие народы - низшими духами. Поэтому уравнять другие на­роды с Израилем это для иудаиста значит допустить религиозную несправедливость. Может ли брахманист любить человека, когда весь народ в его глазах раз­делен на замкнутые касты. Не только любовь, но даже физическое прикосновение к человеку низшей касты считается оскверне­нием. Может ли любить индуист человека, когда для него весь мир - это только мираж и иллюзия, грезы Брамы. Любить человека для него также не­реально как тень в собственном сновидении. Может ли любить буддист так, как христианин, если для буддиста высшим состоянием является отчужденность от всех и всего, а любовь как эмоция, привязывает душу к колесу бытия, т.е. к миру зла. Может ли бенгальский кришнаит любить человека так, как христианин, если для кришнаита высшим проявлением любви является порочная любовь, а Евангелие учит целомудрию в браке и безбрачии. Какая любовь была у ан­тичных язычников, не исключая их великих философов и моралистов, когда раба они считали своей вещью или животным? Можно ли назвать путем к Богу религию древних инков и ацтеков, которые во время религиозных празднеств вырезали сердца у тысяч пленников, чтобы бросить их на алтарь Солнца. Если все религии равны, то значит, что или все они истинны или все неис­тинны. В первом случае - объективной истины не существует, истина не мо­жет противоречить сама себе, а религии расходятся в самых главных онто­логических вопросах. Допустить множество различных истин это значит профанировать понятие истины, навязать ей условный изменяющийся реля­тивный характер: то, что вчера считалось ложью, сегодня может стать истиной и т.д. В таком случае, и сама нравственность будет носить непостоянный, меняющийся характер; она как бы раствориться в аморфном как жидкость, и растяжимом как резина, плюрализме, или в историческом релятивизме, подобном сменяющимся кадрам киноленты. О какой же нравственной автономии могут го­ворить эти «христианствующие» либералы? Если все религии неистинны, то есть являются общением не с Богом, а с нулем, то само по­нятие религии должно быть отвергнуто. Тогда о каком сознательном христи­анстве или христианстве "для себя" может быть речь? Ложь, восприня­тая как истина, искажает и деформирует сознание человека; ложное вероу­чение и догматы вносят в душу человека тление и смерть. Это трупные пят­на на теле его души.

Догматы Православной Церкви - не философские кон­цепции и абстракции, а светоносные истины, которые дают душе, как солнце, свет и жизнь. Между догматами и нравственностью существует невидимая, но посто­янная связь. Искажение догматики нарушает нравственную цельность и гармонию, а нару­шение заповеди, не омытое покаянием, ведет к искажению и потере догмати­ческого сознания. Церковь строго осудила заблуждение Оригена, потому что его учение об окончательном, предрешенном, неминуемом спасении мира (включая демонов), как возвращения линии окружности к своей исходной точке, где конец смыкается с началом, нравственно разоружало людей, скры­вало от них весь трагизм греха, внушало ложные надежды, и этим самым ставили человека на край нравственной пропасти.

Для христианина источник любви к Богу - это не только благодарность за творение мира, но образ Бога, распятого за грехи людей, образ вечной любви. Для христианина любовь к человеку, это, прежде всего, любовь к его бессмертному духу, к высокому достоинству человека, как образу и подобию Божию. Может ли быть такая любовь у атеиста, считающего человека случайным явлением во вселенной, временным конгломератом молекул и усовершенствованным зверем, объединенным вместе с обезьянами в одну группу приматов. Атеисты и либералы говорили об освобождении нравственности от религии и кончили тем, что в значительной степени освободили современного человека от нравственности. Характерно, что либеральные христиане стараются исключить из своего мировоззрения представления об аде и демоне, обойти эту область молчанием, или же представляют сатану простой метафорой, олицетворением че­ловеческих грехов для того, чтобы спокойнее грешить, не испытывая страха перед вечными последствиями греха и перед тем, кто стоит за черной тенью греха, как режиссер за сценой.