О верности крыс

Вечерами у себя в полутёмной каморке он подолгу сидел перед облезлым закопчённым камином и смотрел на поленья в огне, похожие на берёзу: белые с чёрным. Белые — где древесина стала золой и горяча, и чёрные — где уголь и чуть холодней. Зима ещё не началась, а дрова у него уже заканчивались, их и не было толком. Что удалось спилить тайком и надёргать из чужих поленниц, тем и перебивайся. Он искал работу, но работа была вся не его. Он хотел работать, пусть даже без праздников и по ночам, и когда удалось найти на время место при красильне, перетаскивая тюки из лавки в подводу, Мий был практически счастлив. Работа занимала руки, оставляя голову полностью свободной, на откуп цвету, фактуре и форме. В голове складывались из осколков дневных впечатлений узоры и сюжеты, из совершеннейшей ерунды и повседневных пустяков — что-то, ни с чем не схожее. От этого тюки из рук периодически валились, и Мийгут отстранённо отмечал грязевые потёки на белёном заборе, слушая ругань хозяина. Бестолковый работник вылетел со свистом, и до самых сумерек изводил дома остатки туши на последние листы бумаги, вырисовывая странные узоры, в которых проступали то болотная цапля, то искажённое лицо, то дом в огне. Утром он купил ещё бумаги и туши, и вечером в доме было нечего есть. На следующий день выходить из дома не хотелось, и Мий тупо сидел, глядя в стену, по которой медленно спускался паук — с коричневыми сухими лапками и тёмным, почти чёрным туловищем. Полубоком, держась одной лапой за паутинку. Тщательно выбирал место, куда поставить ногу, задумчиво шевелил жвальцами. Если две-три ноги соскальзывали с ненадёжной стены, паук начинал судорожно перебирать всеми ногами сразу, спеша вернуть себе опору.

Мий неожиданно увлёкся, и следил заворожено, как умеют смотреть маленькие дети: с вниманием абсолютным, хоть и недолгим. Паук нашёл трещинку в стене между камнями и быстро-быстро стал спускаться по ней, не забывая подстраховываться за паутинку и проверять ногой опору перед каждым шагом. В движениях маленького членистоногого, в функциональном аскетизме его внешности было что-то, что притягивало взгляд и не давало оторваться. Идеально отлаженный, ювелирной точности живой шедевр.

Наблюдение за живой природой прервал Шонек, довольный жизнью, шумный и энергичный. Рыжий Шон как-то умудрялся совмещать любовь к рисованию с карьерной хваткой, и Мийгут завидовал бы, если бы это не казалось ему настолько незначительным. Значимо то, что можно зарисовать, Мийгут жил — туда, в картины, у него наконец-то было на это время, и когда какой-то набросок удавался, это было счастье.

Жаль, что жить так невозможно. Можно найти покровителя, писать семейные портреты и украшать загородные дома. Мию упорно казалось, что лучше уж грузить подводы. Когда родители устроили его к мэтру Астивазу, Мий первое время был в восторге. Каллиграфия — это не живопись, но ведь близко… Близко: силы и азарт тратились на красивый почерк, а на прочее их не оставалось. С подводами в этом смысле как-то честнее, хотя и безуспешно в последнее время.

Денег не было. Как и сил искать их. Была жгучая обида, что есть же умение, но совершенно бесполезное и никчёмное в карьерно-финансовом плане, всё равно что умение шевелить ушами, к примеру. Только это умение, не принося ничего, отнимает всё.

Шону проще. Он явно на своём месте и в своей судьбе, смеющийся и твёрдо знающий, что всё будет отлично. Он вломился в комнату, как штормовой ветер, с Кудлашем на пару, и чуть ли не за шиворот потащил равнодушно отпирающегося Мия гулять. В сумку по дороге нахватал чего-то у лоточников и устремился к северным воротам, через Глинянку, по каким-то боковым улочкам, где теснили друг друга боками кирпичные новые дома. За их высокими ступенчатыми фасадами не видно было крыш, отчего оставалось чувство какой-то незавершённости, недостроенности. Где-то к северу от города Шон отыскал заброшенную усадьбу, откуда открывался прекрасный вид, и твёрдо вознамерился там порисовать, пока не стемнело. Мий идею поддержал, особенно когда они пришли на место и из Шонековой сумки стала появляться еда. Пустой живот приветствовал её радостным урчанием, и Мийгут впервые за долгое время наелся до отвала. Он азартно рассказывал о том, как ему удалось поймать игру бликов на воде, используя одну только тушь разной степени разбавленности, и не говорил о том, что пока ловил, забывал поесть. Это, в общем, и к лучшему было: экономия.

Мийгут не обращал внимания, что на нём надето и давно ли штаны надо подвязывать, чтобы не падали, но рядом со щёголем-Шонеком ему вдруг стало неловко вытертых колен и пятен туши на рукавах.

Мий встал и прошёлся по площадке, бывшей когда-то чьим-то двором. От построек мало что осталось, часть их была саманной или турлучной, как везде в этих краях, бедных на камень и древесину. Но остатки главного дома из привозного камня и местного кирпича поднимались на вершине холма, в окаймлении низкого, размытого дождями и затянутого сухой осенней травой вала, который был когда-то стеной усадьбы.