О видах на урожай, альфа-самцах и кусочке счастья (сборник)

От этой нарочитой небрежности Алину даже передернуло.

От него не ускользнуло это ее внутреннее движение.

«Чистюля… Наверняка из ванны не вылезает. Вся блестит аж».

У Бориса отношения с водой были натянутые. Ну не любил он воду, с самого детства не любил. Мать его чуть не до выпускного с боем заставляла мыться и грязь из-под ногтей вычищать. Он не представлял, как это дважды в день принимать душ. «Это в какой пылище надо работать, чтобы за раз не отмыться?! А лежание в ванне? Пены напустят, солей нарастворяют… И млеют чуть не часами. Вот «удовольствие» нашли. Ну чему можно отмокать столько времени?»

Нет, он решительно не понимал любителей водных процедур.

Мыться Борис, конечно, мылся. Но, честное слово, чувствовал себя каждый раз после этого прескверно. Словно с водой, утекающей в отверстие ванны, он лишался какой-то своей силы, индивидуальности, будто не катаньем, так мытьем его заставляют быть как все. А он с этим боролся всегда, всю жизнь. Оттого, наверное, чтобы «не как все», все еще не женился снова. Но монахом он не был, и женщины время от времени появлялись в его жизни и… квартире. Им, женщинам, как только они туда попадали, почему-то всем до единой хотелось сначала накормить его «домашненьким», потом обстирать. Затем — он знал это точно — создать собственное подобие уюта в его «берлоге».

— Алиночка, а ведь наш Борис пишет рассказы, он даже книжку выпустил, — выложила «козырную карту» хозяйка дома, когда пельмени были съедены и гости угощались чаем с домашними вареньями. — Он и нам их читает иногда. Ох и здОрово у него получается. Семен, — обратилась она к мужу, — помнишь, этот смешной, про двух соседей, что друг дружке завидовали и всякие пакости чинили? — Как не помнить, Любань, конечно, помню. С памятью-то у меня еще порядок. И не только с ней, — крякнул хитро и молодцевато в пышные буденовские усы Семен, чем нимало смутил Нину.

«Вот бы никогда не подумала, — Алина взглянула на Бориса совсем по-другому, словно только увидела. — Такой бирюк, и вдруг рассказы… Настоящий писатель».

Алина и сама сочиняла когда-то в юности. Да и кто не сочиняет в эту пору! Это были стихи. Неумелые, с нескладными рифмами, полные эмоций от первого чувства, страдания от невзаимности, слез и соплей. Увлечение это так и осталось в прошлом, хотя и напоминало о себе порой появляющимися в голове вдруг, ниоткуда, строчками. Они шли то гуськом, то толпились, натыкались одна на другую, не желая выстраиваться в стройные ряды, но так и оставались в голове. А в прозе Алина себя не пробовала никогда, хотя сочинения в школе писала неплохие. Но она много читала, и ей всегда было интересно, как у писателя рождаются сюжеты, откуда они — из жизни или чистой воды выдумка. Как он воплощает задуманное. И не меняется ли оно в процессе написания.

— Скажите, Борис, мне интересно, как вы начали писать? — неожиданно для себя спросила Алина.

— Вам это действительно интересно? — не ожидавший такого внимания к своей персоне, Борис немного смутился.

— Очень, — честно ответила Алина.

— А давайте я расскажу вам об этом по дороге. Можно, я вас провожу? — решился Борис.

Супруги Ивановы переглянулись, Семен Иваныч подмигнул своей Любане и украдкой показал большой палец, мол, всё получилось.

— Да я недалеко живу, в двух кварталах отсюда. — Ну вот и прогуляемся, подышим свежим воздухом.

Так начались их отношения. Странные, надо сказать. Борис и Алина, проигнорировав стандартный сценарий с обязательным конфетно-букетным периодом, следующим за ним постельным, а затем, либо совместным проживанием, либо расставанием — кому как повезет, строили их по непонятным и им самим правилам. Главным из них, похоже, было полное их отсутствие. Они могли провести несколько дней вместе, почти по-семейному, с приготовлением обеда, прогулками по парку, вечерним чаепитием у телевизора и долгим лежанием в постели по утрам. А могли не видеться по неделе, отдаляясь за это время настолько, что даже звонок мог быть принят другим неурочным и навязчивым. Алина и Борис то сокращали дистанцию, позволяя узнавать друг о друге какие-то мелочи, вплоть до очень личных и интимных, то снова резко увеличивали ее, словно оттолкнувшись от слишком близкого общения. Причем эти качели — притяжение-отталкивание — было взаимным и, кажется, не напрягало обоих.