О Владимире Ильиче Ленине

Когда я приехала в Мюнхен, Владимир Ильич жил без прописки у этого самого Ритмейера. Комнатёшка у Владимира Ильича была плохонькая, жил он на холостяцкую ногу, обедал у какой-то немки. Утром и вечером пил чай из жестяной кружки, которую сам тщательно мыл и вешал на гвоздь около крана.

Вид у него был озабоченный, всё налаживалось не так быстро, как хотелось.

До моего приезда Владимир Ильич жил просто без паспорта. Когда я приехала, взяли паспорт какого-то болгарина, д-ра Йорданова, вписали туда ему жену Марицу и поселились в комнате, нанятой по объявлению в рабочей семье. Владимир Ильич, когда я приехала, рассказал, что он провёл, что секретарём «Искры» буду я, когда приеду. Это, конечно, означало, что связи с Россией будут вестись все под самым тесным контролем Владимира Ильича.

Связи с Россией очень быстро росли. Одним из самых активных корреспондентов «Искры» был питерский рабочий Бабушкин, с которым Владимир Ильич виделся перед отъездом из России и сговорился о корреспондировании. Он присылал массу корреспонденции из Орехово-Зуева, Владимира, Гусь-Хрустального, Иваново-Вознесенска, Кохмы, Кинешмы.

Он постоянно объезжал эти места и укреплял связи с ними. Писали из Питера, Москвы, с Урала, с Юга.

Поселились мы после моего приезда в рабочей немецкой семье. У них была большая семья — человек шесть. Все они жили в кухне и маленькой комнатушке. Но чистота была страшная, детишки ходили чистенькие, вежливые.

Я решила, что надо перевести Владимира Ильича на домашнюю кормёжку, завела стряпню. Готовила на хозяйской кухне, но приготовлять надо было всё у себя в комнате. Старалась как можно меньше греметь, так как Владимир Ильич в это время начал уже писать «Что делать?». Когда он писал, он ходил обычно быстро из угла в угол и шепотком говорил то, что собирался писать. Я уже приспособилась к этому времени к его манере работать.

Когда он писал, ни о чём уж с ним не говорила, ни о чём не спрашивала. Потом, на прогулке, он рассказывал, что он пишет, о чём думает. Это стало для него такой же потребностью, как шепотком проговорить себе статью, прежде чем её написать. Бродили мы по окрестностям Мюнхена весьма усердно, выбирая места подичее, где меньше народа.

Через месяц перебрались на собственную квартиру.

Лондон и Женева

В Лондон мы приехали в апреле 1902 года.

На вокзале нас встретил Николай Александрович Алексеев — товарищ, живший в Лондоне и прекрасно изучивший английский язык. Он был вначале нашим поводырём, так как мы оказались в довольно-таки беспомощном состоянии. Думали, что знаем английский язык, так как в Сибири перевели даже с английского на русский целую толстую книгу. Когда приехали в Лондон, оказалось — ни мы не понимаем, ни нас никто не понимает. Попадали мы вначале в прекомичные положения. Владимира Ильича это забавляло, но в то же время задевало за живое. Он принялся усердно изучать язык. Стали мы ходить по всяческим собраниям, забираясь в первые ряды и внимательно глядя в рот оратору. Слушание английской речи давало многое. Потом Владимир Ильич раздобыл через объявления двух англичан, желавших брать обменные уроки, и усердно занимался с ними. Изучил он язык довольно хорошо.

Ильич изучал живой Лондон. Он любил забираться на верх омнибуса и подолгу ездить по городу. Ему нравилось движение этого громадного торгового города. Тихие скверы с парадными особняками, с зеркальными окнами, все увитые зеленью, где ездят только вылощенные кебы, и ютящиеся рядом грязные переулки, населённые лондонским рабочим людом, где посередине развешано бельё, а на крыльце играют бледные дети, оставались в стороне. Владимира Ильича всегда тянуло в рабочую толпу. Он шёл всюду, где была эта толпа, — на прогулку, где усталые рабочие, выбравшись за город, часами валялись на траве, в читалку.

Мы шатались и по окрестностям города. Чаще всего ездили на так называемый Prime Rose Hill[5]. Это был самый дешёвый конец — вся прогулка обходилась шесть пенсов. С холма виден был чуть не весь Лондон — задымлённая громада. Отсюда пешком уходили уже подальше на лоно природы — в глубь парков и зелёных дорог. Любили мы ездить на Prime Rose Hill и потому, что там близко было кладбище, где похоронен Маркс. Туда ходили.

В апреле 1903 года мы переехали в Женеву.

В Женеве мы поселились в пригороде, в рабочем посёлке Séchéron[6],—целый домишко заняли: внизу большая кухня с каменным полом, наверху три маленькие комнатушки. Кухня была у нас и приёмной. Недостаток мебели пополнялся ящиками из-под книг и посуды. Толчея у нас сразу образовалась непротолчённая. Когда надо было с кем потолковать, уходили в рядом расположенный парк или на берег озера.