О Владимире Ильиче Ленине

К Ильичу каждый день приезжал специальный человек с материалами, газетами, письмами. Ильич, просмотрев присланное, садился сейчас же писать статью и отправлял её с тем же посланным. Почти ежедневно приезжал на «Вазу» Дмитрий Ильич Лещенко. Вечером я привозила каждодневно всяческие питерские новости и поручения.

Конечно, Ильич рвался в Питер.

Я редко видела в это время Ильича, проводя целые дни в Питере. Возвращаясь поздно, заставала Ильича всегда озабоченным и ни о чём его уж не спрашивала, больше рассказывала ему о том, что приходилось видеть и слышать.

Надежда Константиновна была секретарём Центрального Комитета нашей партии и встречалась с приходившими к ней по делу товарищами на пеке». «Явка» устраивалась обычно в таком месте, где бывало много народу, — в столовой, библиотеке, у врача, — чтобы не привлекать внимания полиции, одно время «явка» была в столовой политехнического института.

Как-то раз в эту столовую пришёл на «явку» один из партийных товарищей с Кавказа — Камо.

В народном кавказском костюме он нёс в салфетке какой-то шарообразный предмет. Все в столовке бросили есть и принялись рассматривать необыкновенного посетителя. «Бомбу принёс», — мелькала, вероятно, у большинства мысль. Но это оказалась не бомба, а арбуз. Камо принёс нам с Ильичём гостинцев — арбуз, какие-то засахаренные орехи. Он страстно был привязан к Ильичу. Бывал у нас в Куоккале. Подружился с моей матерью, рассказывал ей о тётке, сёстрах. Камо часто ездил из Финляндии в Питер, всегда брал с собой оружие, и мама каждый раз особо заботливо увязывала ему револьверы на спине.

Преследования революционеров всё усиливались. Полиция всё настойчивее искала Владимира Ильича, и оставаться дольше в Куоккале стало опасно.

Ильича товарищи отправили в глубь Финляндии, он жил в то время в Огльбю, на небольшой станции около Гельсингфорса, у каких-то двух сестёр-финок. Чужим чувствовал он себя в изумительно чистенькой и холодной, по-фински уютной, с кружевными занавесочкамл комнате, где всё стояло на своём месте, где за стеною всё время слышались смех, игра на рояле и болтовня на финском языке.

Ильич писал целыми днями свою работу по аграрному вопросу, тщательно обдумывая опыт пережитой революции. Часами ходил из угла в угол на цыпочках, чтобы не беспокоить хозяек. Я как-то была у него в Огльбю.

Ильича полиция уже искала по всей Финляндии, надо было уезжать за границу. Надо было опять податься в Швейцарию. Больно неохота было, но другого выхода не было. Да и необходимо было наладить за границей издание «Пролетария»[8], поскольку издание его в Финляндии стало невозможно.

Ильич должен был при первой возможности уехать в Стокгольм и там дожидаться меня.

В Питере мне надо было устроить больную старушку мать, устроить ряд дел, условиться о сношениях и потом уже выехать следом за Ильичём.

Пока я возилась в Питере, Ильич чуть не погиб при переезде в Стокгольм.

Дело в том, что его выследили так основательно, что ехать обычным путём, садясь в Або[9] на пароход, значило наверняка быть арестованным. Бывали уже случаи арестов при посадке на пароход. Кто-то из финских товарищей посоветовал сесть на пароход на ближайшем острове. Это было безопасно в том отношении, что русская полиция не могла там заарестовать, но до острова надо было идти версты три по льду, а лёд, несмотря на декабрь, был не везде надёжен. Не было охотников рисковать жизнью, не было проводников.

Наконец, Ильича взялись проводить двое подвыпивших финских крестьян, которым море было по колено.

И вот, пробираясь ночью по льду, они вместе с Ильичем чуть не погибли — лёд стал уходить в одном месте у них из-под ног. Еле выбрались. Потом финский товарищ, через которого я переправилась в Стокгольм, говорил мне, как опасен был избранный путь и как лишь случайность спасла Ильича от гибели. А Ильич рассказывал, что, когда лёд стал уходить из-под ног, он подумал: «Эх, как глупо приходится погибать».

Пробыв несколько дней в Стокгольме, мы с Ильичём двинулись на Женеву через Берлин.

Началась наша вторая эмиграция, она была куда тяжелее первой.

ОПЯТЬ ЗА ГРАНИЦЕЙ