О Владимире Ильиче Ленине

Вся наша жизнь была заполнена партийными заботами и делами.

А в России опять стало неспокойно. На фабриках и заводах начались забастовки. Революционное движение развёртывалось всё шире.

Надвигавшаяся война несла с собой угнетение слабых национальностей, подавление их самостоятельности. Но война должна будет неминуемо — для Ильича это было несомненно — перерасти в восстание, угнетённые национальности будут отстаивать свою независимость. Это их право.

Лето 1914 года Владимир Ильич и Надежда Константиновна жили в горах, в Поронине.

Хотя давно уже всё пахло войной, но, когда война была объявлена[10], это как-то ошарашило всех. Надо было выбираться из Поронина, но, куда можно было ехать, было ещё совершенно неясно.

7 августа к нам на дачу пришёл поронинский жандармский вахмистр с понятым — местным крестьянином с ружьём — делать обыск. Чего искать, вахмистр хорошенько не знал, порылся в шкапу, нашёл незаряженный браунинг, взял несколько тетрадок с цифирью, предложил несколько незначащих вопросов. Понятой смущённо сидел на краешке стула и недоуменно осматривался, а вахмистр над ним издевался. Показывал на банку с клеем и уверял, что это бомба. Затем сказал, что на Владимира Ильича имеется донос и он должен был бы его арестовать, но так как завтра утром всё равно придётся везти его в Новый Тарг (ближайшее местечко, где были военные власти), то пусть лучше Владимир Ильич придёт завтра сам к утреннему шестичасовому поезду. Ясно было — грозит арест, а в военное время, в первые дни войны, легко могли мимоходом укокошить.

Владимир Ильич съездил к Ганецкому, жившему тогда в Поронинс, рассказал о случившемся. Владимир Ильич дал телеграмму в краковскую полицию, которая знала его как эмигранта.

Ильича беспокоило, как мы вдвоём с матерью останемся в Поронине, одни в большом доме.

Мы с Ильичём просидели всю ночь, не могли заснуть, больно было тревожно.

Утром проводила его, вернулась в опустевшую комнату. В тот же день Ганецкий нанял какую-то арбу и в ней добрался до Нового Тарга, добился свидания с окружным начальником — императорско-королевским старостой, наскандалил там, рассказал, что Ильич — член Международного социалистического бюро, человек, за которого будут заступаться, за жизнь которого придётся отвечать, видел судебного следователя, рассказал ему также, кто Ильич, и заполучил для меня разрешение на свидание на другой же день. Вместе с Ганецким по его приезде из Нового Тарга сочинили мы в Вену письмо члену Международного бюро, австрийскому депутату социал-демократу Виктору Адлеру. В Новом Тарге я получила свидание с Ильичём. Нас оставили с ним вдвоём, но Ильич мало говорил (была ещё полная неясность положения). Краковская полиция дала телеграмму, что заподозревать Ульянова в шпионаже нет основания, дал такую же телеграмму Марек из Закопане, ездил в Новый Тарг один известный польский писатель заступаться за Ильича.

Мне давали свидание каждый день. Рано утром с шестичасовым поездом выезжала я в Новый Тарг — езды там час, потом часов до одиннадцати болталась по вокзалу, почте, базару, потом было часовое свидание с Владимиром Ильичём.

В этой тюрьме по ночам, когда засыпало её население, он обдумывал, что сейчас должна делать партия, какие шаги надо предпринять для того, чтобы превратить разразившуюся мировую войну в мировую схватку пролетариата с буржуазией. Я передавала Ильичу те новости о войне, которые удавалось добыть.