О власти

Сюда же относится и вот что: понять прежде отрицаемые стороны сущего не только как необходимые, но и как желательные, и не только как желательные в отношении к прежде утверждаемым, принятым сторонам (допустим, как их дополнения или предпосылки к их существованию), но ради них самих – как более мощных, плодотворных, истинных сторон сущего, в которых отчетливее артикулирует себя его воля. Равно как сюда же принадлежит и необходимость отнестись к прежде только утверждаемой, одобряемой стороне сущего не столь однозначно; понять, откуда эта прежняя завышенная оценка взялась и сколь мало обязательна она для дионисийского ценностного отношения к сущему: я вычленил и понял, что именно говорит здесь «да» (инстинкт страдальцев, во-первых, стадный инстинкт, во-вторых, и еще тот самый третий, инстинкт большинства, не желающий признавать исключения). Тем самым я догадался, с какой мерой необходимости иной, более сильный человеческий вид должен мыслить себе возвышение и развитие человека с учетом той, иной стороны сущего: высшие существа, по ту сторону добра и зла, по ту сторону оценок, которые (оценки) не могут отрицать своего происхождения из сферы страдания, стада и большинства, – я искал начатки формирования этого обратного идеала в истории (открыл наново и постулировал понятия «языческое», «классическое», «благородное»).

1042. Продемонстрировать, насколько греческая религия была более высокой формой, нежели иудейско-христианская. Последняя победила, потому что греческая религия сама выродилась (регрессировала, отошла назад).

1043. Ничего удивительного, если потребовалась пара тысячелетий, чтобы снова обрести смычку – много ли значит пара тысячелетий!

1044. Должны быть такие, кто освящает любые людские дела и обыкновения, не только еду и питье, – и не только в память об этих обрядах или в соединении себя с ними, но всегда наново и по-новому должен преображаться этот мир.

1045. Наиболее духовные люди воспринимают прелесть и волшебство чувственных вещей так, как прочие люди, люди с «более плотскими сердцами» даже и представить себе не могут – да им и нельзя этого дозволять: – они свято верующие сенсуалисты, ибо придают куда более весомое значение чувствам, нежели тому тончайшему ситу, тому аппарату утоньшения и уменьшения, – или как еще назвать то, что на языке народа именуется «духом». Сила и власть чувств – это самое существенное в счастливо одаренном и целостном, полном человеке: первым делом в нем должен быть «задан» великолепный «зверь», – иначе что толку от всего «очеловечивания».

1046. 1. Мы хотим удержать наши чувства и веру в них – и додумать их до конца! Античувственность предшествующей философии есть величайшая и бесчувственнейшая человеческая глупость.

2. Наличный мир, который строился всем земным и живым, в итоге чего он сейчас так и выглядит (прочным и медленно движимым), мы хотим строить дальше – а не отметать критически прочь как мир ложный.

3. Возводить на нем наши ценности, выделяя их и подчеркивая. Какое значение имеет для нас, что целые религии утверждают: «Это все плохо, и ложно, и зло»! Такой приговор всему процессу может быть лишь суждением неудачников!

4. Конечно, неудачники, наверно, самые большие страдальцы и самые тонкие натуры? Но разве довольные люди значат меньше?

5. Надо понимать основной феномен, именуемый жизнью, как феномен художественный, – этот созидающий, строящий дух, который строит при самых неблагоприятных обстоятельствах, самым долгим способом. Доказательство всех его комбинаций еще только должно быть дано заново: это самосохранение.

1047. Влечения пола, жажда власти, удовольствие от видимости и от обмана, великое и радостное благодарение за жизнь и ее типические состояния – вот что существенно для языческого культа и имеет на своей стороне чистую совесть. – Всяческая не-природа (уже в греческой древности) борется с язычеством, в образе морали, диалектики.

1048. Антиметафизическое миросозерцание – да, но артистическое.

1049. Ошибка Аполлона: вечность прекрасных форм; аристократическое законоустановление: «да будет так всегда!»

Дионис: чувственность и жестокость. Преходящесть можно толковать как наслаждение зачинающей и разрушающей силы, как непрестанное творение.

1050. Слово «дионисийское» выражает: порыв к единству, выход за пределы личности, повседневности, общества, реальности, – как в пропасть забвения, как страстное, на грани боли, перетекание в темные, целостные, парящие состояния; восторженное да-сказание всеобщему характеру жизни как неизменному, равномогучему и равносчастливому при всех его переменах; великую пантеистическую со-радостность и со-страдательность, которая одобряет и освящает даже самые жуткие и самые подозрительно-мрачные свойства жизни – из непреходящей воли к зачатию, плодородию, вечности: как чувство единства перед необходимостью творения и разрушения… Слово «аполлоническое» выражает: порыв к совершенному «для-себя-бытию», к типическому «индивидууму», ко всему, что упрощает, возносит, делает сильным, отчетливым, недвусмысленным, типичным: свободу в узде закона.