Война стала средством достижения всего материального и идеального: богатства, известности и славы для лидеров, величия для государства. Статус, влияние, политическая власть, отказ проявлять слабость, господство ради самого господства разделяли сенаторы, генералы и в меньшей степени их солдаты. Тацит заметил: "Жажда власти, господства над другими воспламеняет сердце больше, чем любая другая страсть". Престиж и слава правителей, будучи институционализированными, становятся величием государства, влекущим за собой больше милитаризма, чем материальных целей, которые сдерживаются расчетами прибыли и убытков. Жадные генералы будут воевать только тогда, когда увидят выгоду. Но известность, престиж, слава и величие в милитаризованном обществе ценятся сами по себе, почти независимо от прибыли или убытков. Сьюзан Маттерн считает, что основными движущими силами внешней политики были честь, месть и аристократическая конкуренция. Грюэн согласен с тем, что экономические мотивы были гораздо менее важны, чем статус, для объяснения римских войн в эллинистическом мире. Например, Третью македонскую войну он считает вызванной страхом сенаторов потерять лицо, показав, "что Рим не беспомощный, жалкий гигант" - довольно странный способ выражения! Вальтер Шайдель объясняет бесконечную войну так: "Если не верить в десятилетия непреднамеренного разрастания миссии, то аристократическое стремление к славе в сочетании с прагматичным желанием поддерживать италийские мобилизационные структуры в полной боевой готовности является наиболее экономичным объяснением такого исхода". Он добавляет, что в 157 г. до н.э., после шестидесяти восьми лет войны подряд, когда у Рима закончились цели, сенат немедленно начал новую кампанию на Балканах, чтобы убедиться, что народ не будет смягчен длительным миром.
Стремление к славе в элите было наследственным. Римские полководцы, по словам Саллюстия, «вспоминая достижения своих предков, разжигали в груди этих выдающихся людей такое пламя, которое не могло погаснуть, пока их собственные заслуги не сравняются с известностью и славой их предков». Идеология не была трансцендентной. Она не ставила перед собой более высоких целей, чем наведение порядка и получение прибыли через римское правление. Но она была имманентна, укрепляя солидарность рода и республики.
Милитаризм был институционализирован в политике и идеологии. Служба в полевых войсках стала основным способом получения государственной должности. По словам Полибия, прежде чем выдвинуть свою кандидатуру на государственную должность, юноша должен был с отличием отслужить в десяти походах. Отличиться означало проявить доблесть и лидерские качества в бою, что, по словам Саллюстия, заставляло молодых людей стремиться к тому, чтобы их храбрость бросалась в глаза. От доблести и победы зависело продвижение по иерархии государственных должностей (из которых вытекали все более высокие уровни прибыли), вплоть до уровня сената. Рядовые солдаты также могли получать почести и повышения. Медаль за храбрость или повышение до центуриона придавали престиж, а ее получение с гордостью высекалось на надгробных плитах. Некоторые представители всех сословий имели стимулы к ведению войны. Это не был эйджизм современной войны, когда старики посылают на смерть молодых солдат. Стареющие лидеры Рима уже сами имели опыт сражений. Даже самопровозглашенный почти пацифист Цицерон, возвысившийся как интеллектуал, юрист и политик, прошел военную службу (и ненавидел ее). Когда он, будучи проконсулом в Киликии, покорил горные племена, то потребовал триумфа. Триумфа он не получил, но получил служебные трофеи. Высшими государственными должностными лицами были два консула, набираемые из числа сенаторов. С момента основания республики в середине V в. до н.э. одному из них поручалось командовать легионами в полевых условиях вместе с профессиональным полководцем. Срок их полномочий длился всего год, поэтому, если они хотели славы и богатства, нужно было быстро начинать войну.
Генералы использовали богатства, полученные в результате войн, для укрепления своей политической власти в Риме. Рим вступал в войны даже тогда, когда прибыльная добыча была маловероятна. Два вторжения Цезаря в Британию были продиктованы скорее желанием превзойти своих соперников и занять доминирующее положение в сенате. Цицерон заметил: "На этом острове нет ни капли серебра и нет надежды на добычу, кроме рабов". Позже Клавдий, третий император, завоевал Британию главным образом потому, что победа позволила бы ему преодолеть политические трудности. Желание добиться господства, чести и репутации одержало верх над деньгами, считают Груэн и Маттерн. Майкл Тейлор обнаружил, что с 200 по 157 год до н.э. военные расходы составляли около 75% всех государственных расходов и что лишь немногие войны были выгодны государству, поскольку получаемые от них налоги и добыча были меньше военных расходов. Но война была выгодна для генералов, добывавших добычу.