О войне города Парижа с норманнами

Далее, они молят о милости и, договорившись о клятве и заложниках, обещают не касаться других берегов, кроме Сены, и быстро вернуться назад, как прежде. Ибо они поклялись тем, что мы обычно называем «заверением»[193], оставить в покое плодоносную реку Марну[194]. Наших приводила в содрогание сама мысль о том, что датчане могут его нарушить, поскольку по этому союзному договору всё становилось равно общим между его сторонами - дома ли, хлеб, питьё, жилища, дороги или ложа; каждый из двух народов изумлялся при виде своего смешения с другим. Сперва они придерживались этого договора, направившись в область сенонов [к Сансу], [но] соблюдали [его только] до тех пор, пока не получили всё позволенное [по нему] и достигли, мимо укреплений и несмотря на них, верхних вод [реки][195]; [тогда] они быстро погнали свои барки [обратно] вниз по течению реки. Увы! Поскольку они увлекли с собой и двадцать католиков на последние берега жизни и предали насильственной смерти либо от оружия, либо на ременной узде. В скором времени они положили жизнь в собственном лагере без пропитания, смерть за двойными валами, ничем не покрытые угли (заметка на полях – Загадка; уголь, который скрывает пламя и покрывается пеплом, все еще живет, и все-таки умирает)[196]. Они надеялись удержать его в безопасности мольбами к нашим. [Но] они разбивают «заверение», пренебрегают областью сенонов, и гладь Марны бороздят [плавучими] колесницами. [Весть] доносится до города. Тысячи кричащих глоток ударяют каждого гулом. Общий мир уходит, повергается весь договор. Немедленно все граждане, чтобы отыскать свирепых [варваров], бегут по городу, по площадям, только бы обнаружить кого-нибудь. Ура! – находят пятьсот, бьют и умерщвляют. В этом деле блестяще показал себя превосходный аббат Эбль, любимец Марса, который, если бы не был чрезмерно жадным и сладострастным, был бы пригоден ко всему. В самом деле, он отличался [также] в прекрасных занятиях, которым служат буквы. Первосвященник [епископ] же Аншерик, по причине договора, позволил уйти тем, которых держал [у себя, хотя] должен был бы их скорее изрубить. Затем дикари ударили по Мельдам [Мо], окружив даже город валом[197].

[Эд делается королём (февраль 888 г.)] Стихи 442-452

Тем временем Карл, лишённый королевства и даже жизни, печальный, был охвачен сокровенными недрами божественной Земли[198]. Исполненный радости Эд тотчас получил звание короля и с ним божественную королевскую власть под поздравления народа франков, который ему очень благоволил, и потом его рука [получила] скипетр, а голова – корону[199]. Франция возрадовалась, хотя он был из Нейстрии[200], так как никого подобного нельзя было отыскать среди своих уроженцев[201]. И также не потому, что Бургундии недоставало такого герцога; она поддержала Нейстрию [в том, чтобы предоставить] почести её выдающемуся уроженцу. И так в тройном единстве королевство совместно радуется в ликовании[202]. Потом он стремительно бросился на лукавых аквитанцев[203].

[осаждают город Мо (июнь 888 г.)] Стихи 453-466

В скором времени подчинив их себе, он вернулся в королевство франков. Датчане до сих пор скоплялись под стенами города Мо[204], где имели резиденцию предстоятель [епископ] Сегемонд и граф Тетберт, родной брат епископа Аншерика, воинственный герой. Ни Делий, ни Феб[205] не приносили ни малейшего спокойного времени этому [Тетберту], ему приходилось выдерживать непрерывную войну со всех сторон от себя, однако он оказывал сильное сопротивление. Он убивал бессчётное множество из полчищ свирепых [варваров] всякий раз, когда делал вылазку, чтобы уничтожать скверну по ту сторону стен. Невозможно сказать, сколько душ унесли его метательные снаряды. Увы, какая скорбь! – мощно-вооруженный, он погиб, бросившись в [средоточие] смертоносного оружия, и никакой князь не пришёл ему на помощь. И затем, в роковом конце, город был опустошен и захвачен вместе с епископом. Счастливое предзнаменование, ничего не скажешь, выдалось королю Эду!

[делают последний натиск на Лютецию (июль 889 г.)] Стихи 467-490