О воспитании мальчика в неполной семье верующей матерью

Сын вышел на клирос на негнущихся ногах, бледный и зеленый от волнения. Для преодоления страха я дала ему читать Часы в русской транскрипции. И все время, пока он читал Третий час, я стояла у него за спиной и держала его руками за плечи: мальчишку просто качало от волнения. Так мы «прошатались» некоторое время, и постепенно он стал читать практически без ошибок и на церковно-славянском.

Вхождение в послушание не было легким. Бывали дни, когда мальчик еще накануне начинал договариваться со мной, что он хочет «хоть одно воскресенье нормально отдохнуть и выспаться», и тогда меня одолевали сомнения, не насилую ли я его, может быть, зря и против его воли я настаиваю на том, чтобы он все-таки шел послушничать. На мой вопрос, что же я скажу батюшке, он предлагал мне сказать, что, дескать, сын мой болен и т. д., и т. п. Безусловно, я интересовалась: не предлагает ли он мне солгать в церкви батюшке? Хорошо, я солгу, батюшка —такой же человек, как и мы, его обмануть труда особого не составит, а как быть с Богом? И к тому же мне и тебе придется исповедать этот грех перед нашим же батюшкой. Как мы потом посмотрим ему в глаза? Такой стыд. Такой позор. Если не хочешь нести послушание, приди, сними стихарь и сознайся, что ты не можешь, не хочешь, не в состоянии быть послушником при алтаре. Будь честен, тебя никто ни за что не отругает, не осудит, не смог и не смог.

Тут же начиналось яростное сопротивление моим словам: нет, стихаря он не снимет, на богослужение он пойдет. «Просто, мамочка, все спят, отдыхают, а я...» Ну что ты? Что ты, мой мальчик? Неужели же ты готов проспать такое событие, ведь в алтаре, на Святом Престоле восседает Сам Господь наш Иисус Христос, а ты не хочешь идти к Нему.

Истинное отношение сына к послушанию выявил случай. Однажды он всю ночь промаялся с зубной болью, а утром настоял на том, чтобы все же ему пойти к Литургии, хотя я его и оставляла дома. На этот раз, впервые за все время, батюшка доверил ему серьезное поручение—держать тарелицу с теплотой в чайничке. Тарелица была неудобной и маленькой для его рук, чайничек с теплотой имел круглое донце, в конце концов, сказалась бессонная ночь, тарелица покачнулась в ручках мальчика, и теплота сплеснулась. Слава Богу, теплота не попала ни на антиминс, ни на Престол, ее совсем немного пролилось на пол алтаря. Однако этого хватило для того, чтобы батюшка запретил ему помогать в алтаре. Строго говорил, что до двенадцати лет пусть сын и не мечтает войти назад.

Илья подчинился, но горе его было неутешным. Он не оправдывался ни в храме, ни дома, молча глотал судорожные рыдания. Я, как могла, утешала его, предлагала помолиться вместе, почитать акафист Иисусу Сладчайшему. Пока молились, немного успокаивался, потом все начиналось сначала. Илья не голосил. Он тихо скорбел и горевал в каком-нибудь уголке дома. За малыша хлопотали старшие алтарники, они утешали и меня, и мальчика тем, что во всем виновата неудобная посуда, что каждый мог очутиться на его месте. Но Илья был беспощаден к себе. Он говорил, что виноват во всем сам, его невнимательность и «косорукость». Я продолжала брать его на службы. К алтарю он теперь и не приближался, стоял в сторонке и молился. Даже вертеться, чесаться и зевать забыл.

Бог милостив. Батюшка сжалился над нами и взял Илью назад в алтарь. Требования к нему стали строже. Батюшка стал спрашивать с Ильи как со взрослого помощника, и такое отношение немедленно сказалось: рассеянности на службе заметно поубавилось. Печальный случай пошел мальчику на пользу. Однако вскоре начались новые испытания. Пришел новый алтарник на смену тем, что были раньше. И за все промахи алтарников стало доставаться Илье, чего он часто и заслуживал. Он же, вместо того, чтобы смиренно выслушать замечания, начинал взывать к справедливости и оправдываться. Получалось еще хуже. Мы с батюшкой обговорили эту ситуацию, и в беседе с сыном я настояла на том, чтобы он не сопротивлялся замечаниям и порицаниям, а молчал, стараясь вникнуть и исправиться. Он пытался было возразить: почему это я должен молчать, если это сделал Алексей, а не я?

На это я ему ответила, что ему ничего не стоит промолчать, а не сопротивляться и не доказывать, кто прав, а кто виноват Господь Сам разберется в этом. Рассказывала ему о терпении и смирении монахов и иноков. Не могу утверждать, что сын сдался моим уговорам сразу, но тем не менее сдался. Дело пошло на лад. Послушание он несет с удовольствием, и теперь батюшка доверяет ему читать не только Часослов, но и Апостол на Литургии. Сын вырос из первого стихаря, и недавно батюшка благословил сшить ему новый.