О воспитании мальчика в неполной семье верующей матерью

Я говорила своему ноющему отроку, как важно православному христианину размышлять о том, что Господь может призвать Его к Себе всякую минуту. И что всякую минуту нужно быть готовым к этому. Да, это трудно, а порою кажется, что и невозможно. Но это только кажется. Ибо Господь по Своему человеколюбию никогда не возлагает на человека такого груза, которого человек не смог бы вынести. Вот и Илья может потерпеть и не есть еще полчасика, а потом мы причастимся и после Святого Причастия поедим в братской трапезной, а выспимся в автобусе или в метро, по дороге домой. И не было такого, чтобы мальчишка украдкой чего-нибудь съел или выпил. Сын всегда любил покушать (мне нравилось побаловать его блюдами собственной кухни), и нужно было видеть, с каким удовольствием, после причастия, он поглощал скудноватую монастырскую похлебку и кашу с постным маслом! Сколько потом было восторженных воспоминаний, а я не упускала момента, чтобы подчеркнуть: потерпел голод, и Господь тебя напитал от щедрот Своих. Потом, как только мы собирались в монастырь, сынишка оживленно спрашивал, пойдем ли мы «вкусить» в братскую трапезную, и всегда оставался очень доволен нашим «паломничеством».

В монастырском храме при алтаре прислуживали мои однокурсники, уже взрослые ребята. Они тепло приветствовали мальчика, христосовались с ним и «по-взрослому», обращаясь к нему полным именем, одобрительно восклицали: «О, Илия пришел! Ну, здравствуй, брат!». Конечно же, такое обращение нравилось сынишке, и он всегда интересовался, как идут дела в университете у брата Олега, брата Юрия или брата Илии. Просил кланяться им и всегда ждал нового случая пообщаться с понравившимися молодыми людьми.

Школьных педагогов я просто поставила перед фактом, что мы периодически ездим в церковь, если такие поездки совпадали с учебным временем. Кое-кто пробовал возразить, но веских аргументов не нашлось. Илья учился успешно, а запретить нам верить в Бога не в праве никто. Приняли и смирились. И слава Богу. Впрочем, случись иначе, я думаю, что Господь вразумил бы, и ситуация все равно разрешилась бы положительно.

Одноклассники пробовали было подтрунивать над сыном, они попытались подсмеяться над его религиозностью. Но в то время Илья «болел» мученичеством (я часто рассказывала ему о христианских мучениках, о гонениях на христиан, не только древних времен, но и наших дней, рассказывала ему о печально известном полигоне в Бутово, где захоронено умученное прежней властью священство) и воспринимал собственные трудности и душевные раны от издевок, как некое подобие гонений Христа ради. Он не кричал на насмешников, не вступал с ними в богословские диспуты, но вместе с тем и не стеснялся благословлять свою трапезу в школьной столовой. Как-то раз кто-то сказал ему, что верующие люди — дурачки, поскольку верят неизвестно во что, ведь Бога-то и нет. Илья не стал разубеждать оппонента, только сказал: «Ну-ну, посмотрим, что ты запоешь на Страшном Судилище Христовом».

В то же самое время мальчик никогда не был «фанатиком от религии», он растет жизнерадостным и непосредственным ребенком, играет в игрушки и игры, участвует в конкурсах и карнавалах, которые проводятся в их школе, просто для него существуют некие рамки, за пределы которых он не выходит или, по крайней мере, старается не выходить, поскольку не хочет согрешить.

В тот год я впервые сводила сына на Пасхальную утреню. В том же Высоко-Петровском монастыре. Конечно же, он не смог выстоять всю службу от начала до конца, уснул на лавке под ворохом шуб и пальто. Но к Крестному ходу я его подняла, и мы отправились по московским ночным улицам с горящими свечами и с пением «Воскресение Твое, Христе Спасе...». Илья шел отнюдь не радостный: его разбудили и из уютного теплого местечка потащили наружу, где туман и ветер. Он шел и ворчал, что люди его толкают наступают на ноги, и он, бедняжечка, терпит всяческие неудобства.