О времени, о душе и всяческой суете

– Вы почти год ели одно это блюдо, не имея даже выбора вин, чтобы оттенить вкус? – в ошеломлении воскликнул я. – Без десерта? Только это?

– Но ведь это работает! – вскричал он. – Долгая жизнь моей тетки тому доказательство! Даже несмотря на то, что во время нацистской оккупации трудно было разыскать кое-какие важные пряности… Постойте! Может, ее конец приблизило не современное загрязнение. Может, всему виной отсутствие особых ингредиентов в те времена, когда нашу возлюбленную родину наводнили эти sales Boches[27]. Возможно, Грегуар скрыл их от нее, обманул беспомощную старушку, единственную, кто помог ему, когда он остался сиротой!

– А еще она приберегла весь эликсир для себя и спокойно смотрела, как умирает ее брат, его жена, их дети и все остальное семейство, в надежде унаследовать все. Так и вышло. А потом она потратила все свое состояние на еду, потому что только Грегуар мог сообщить ей, сколько стоят необходимые ингредиенты.

Барон уставился на меня с раскрытым ртом.

– Вы говорите так, будто это нечто само собой разумеющееся, – прошептал он.

Я небрежно махнул рукой.

– Если рецепт действует, то почему остальные люди ее поколения не дожили до наших дней?

– При Директории… – возразил он.

– Если бы они знали, что у них есть шанс обрести бессмертие, они бы, конечно, пустили в ход любые средства и подкупили бы кого следует, чтобы оказаться в безопасности. Только что вы сказали, что, если все это на самом деле правда, у вас впереди уйма времени. Почему же эта идея не пришла в голову вашим предкам? Потому что старая стерва все это от них скрыла – не так ли?

Уголки его губ опустились.

– Воистину жизнь – лишь подражание искусству. Я советовал вам рассматривать эту историю как сюжет для произведения и пока что не вижу ни одного изъяна в вашей логике.

– Несмотря на это, вы собираетесь подражать тому, кто посрамил не только вашу фамилию, но и весь свой народ и род человеческий? – Затушив сигару в ближайшей пепельнице, я залпом допил ликер. – Какой ужас! Это отвратительно! За долгие века мастера гастрономического искусства сотворили некое чудо. Они превратили то, что дикарям служило всего лишь источником энергии, в череду великолепных творений сродни произведениям искусства, сродни симфониям, пейзажам, скульптурам! Листать книгу вроде «Гастрономической энциклопедии Ларусс» – значит обнаружить подобие Гомера и Вергилия в цивилизованном мире. Это же гимн героям, которые обогащали жизнь, вместо того чтобы делать ее более суровой!

– Я тоже так думаю… – начал он.

Я перебил его:

– Так вы думали раньше, мне это прекрасно известно. Теперь вы не можете! Теперь вы добровольно сделались пленником, вынужденным валяться в ногах у тюремщика, чтобы получить хотя бы дневную порцию помоев. Если до такого вас довел всего один год, что же станет с вами через десять, пятьдесят, сто лет? Какую пользу принесет вам такая долгая жизнь? Вы намереваетесь изменить мир? Что останется от ваших планов десятилетия спустя, когда у вас на уме останется единственное помешательство?

Я видел, что он колеблется, поэтому продолжал атаковать.

– Только подумайте, от чего вы отказываетесь – от чего вы уже отказались, и все из-за слов наполовину слабоумного поваренка, настолько глупого, что отец даже не смог обучить его читать! Взять хотя бы этот ликер! – Я подлил себе еще и с преувеличенным наслаждением сделал глоток. – О, как сильно он напоминает о той восхитительной truite flambée au fenouil[28], которую подали перед ним, и о великолепной телятине, и о том салате, который, согласно вашим указаниям, следовало сбрызнуть совсем чуть-чуть, будто бы утренней росой…

Меня сложно назвать croyant[29], как выражаются французы. Но, если существуют души и ад, той ночью я, должно быть, спас одну из них от преисподней.

Зависть, проступившая на лице барона, придала мне уверенности. Воспользовавшись полученным преимуществом, я красноречиво описывал устрицы в соусе Берси, moules en brochette[30], омаров в белом вине – это лишь случайно выбранные примеры – и перечислял соответствующие хорошие вина. Я восхвалял перепелов, куропаток и рябчиков, вызывал к жизни видения овощей, подаваемых с ними: артишоки, кардон и сладкий корень, а также иные чудеса, которые дарует нам земля. Их я приправил столь восхитительно пряными соусами, что, готов поклясться, ощутил их аромат в комнате. Не забыл я, разумеется, и о божественных трюфелях, равно как и о cèpe[31], и faux mousseron[32], и о печеночном грибе, который вовсе не похож на печень, но стал в моем воображении прелюдией к главному блюду.