Тут я вошел в экстаз. За жарким и печеными блюдами, за пирогами, запеканками и паштетами последовал перечень сыров, превращающих прогулку по уличному рынку во Франции в поход по пещере Аладдина. Затем я упомянул фрукты всех возможных размеров, форм, цветов и вкусов: слива и гранат, айва и мушмула, ананас и нектарин. Вскользь я упомянул кое-какие десерты, например,
Если бы возникла необходимость, я готов был начать сначала; я охватил едва ли малую долю французской кухни, а ведь за пределами Европы лежали Китай и Индия, а также целый мир невероятных деликатесов. Но я воздержался, заметив вдруг, что одинокая блестящая капелька на щеке барона – вовсе не капля пота, а слеза.
Я выжидающе замолчал.
Наконец барон поднялся с видом человека, идущего на расстрел. Негнущимися пальцами он взял бокал с подноса около бутылки с ликером, наполнил его и, повернувшись ко мне, отвесил полупоклон.
–
Я опасался, что он воспримет напиток как лекарство или яд. Но он слегка помедлил, поднеся бокал к губам, сделал вдох, одобрительно кивнул и с улыбкой распробовал ликер.
Ну вот, совсем другое дело!
Сделав второй, более щедрый глоток, он снова занял свое место.
– Какое облегчение, – пробормотал он. – Несмотря ни на что, я могу оценить его. Я боялся, что у меня атрофировалось чувство вкуса, а пища, которой мне приходилось питаться, могла вызвать привыкание… Несомненно, второе может быть правдой, однако, если больше ничего не поможет, всегда есть способ лечения, называемый
Проще говоря, резкий отказ от употребления чего-либо… Что бы я ни ставил барону в вину, силы воли ему было не занимать.
– Ах! – продолжал он. – В теории все, что вы сказали, я знал уже много месяцев тому назад. Вы настолько во многом правы, что от вашей проницательности мне становится стыдно. Могу ли я изменить мир? Ведь с самого детства мне внушали, что основное предназначение мира – обеспечивать меня удобствами, независимо от того, заработал я их или нет! Иногда мои глупые амбиции настолько забавляют меня, что я едва сдерживаюсь, чтобы не засмеяться в голос. И все же… все же…
С этим я вынужден был согласиться.
– Видите, передо мной стоит ужасающая моральная дилемма, – сказал барон. Осушив стакан, он отставил его в сторону. – Думается мне, – прибавил он, – что у меня только что возникла еще одна: а вдруг нарушение указаний отца Грегуара о том, чтобы питаться исключительно приготовленной им едой, – это в некотором роде самоубийство? Но, к счастью, сейчас я чувствую себя лучше, поэтому оставим эту загадку на потом… О чем бишь я? Ах да, дилемма. Что станет с Грегуаром, если я разорву с ним связь? Погибнет ли он, лишившись работодателя, предоставляющего ему средства для приобретения необходимых ингредиентов, кухни, приборов и плиты, чтобы их готовить? Или же, словно наркоман, он пойдет на грабеж или даже убийство?
Мой гастрономический панегирик как будто выпил из меня все соки и лишил дара речи. Может быть, их восстановит еще порция ликера. Я наполнил свой бокал.
– Между прочим, – сказал барон, копируя меня, – какое забавное совпадение! Еще в Ге-сюр-Сон я вспомнил… С вами все порядке?
– К-кажется… Да, – ответил я.
На мгновение передо мной встала неразрешимая, но, к счастью, незначительная проблема. Задумавшись о своем импровизированном гимне еде, я вдруг осознал, что восхвалял многое из того, чего на самом деле никогда не видел. Я не пробовал и половины того, что описывал с такой страстью, а что до вин, так держать их у себя в подвале мог позволить себе только миллионер!
Какое сильное влияние, должно быть, оказывает этот «Digestif du Tertre» на пустой желудок!
Придя в себя, я сказал:
– Прошу вас, продолжайте.
– Я хотел сказать, что, пока изучал бумаги Грегуара, которые мне удалось скопировать, я вспомнил, что хозяин ресторана «Тертр» говорил, будто его