«Сколько же пройдёт времени, — подумал я, — пока мы практически сумеем решить вопрос?» А хотелось все делать быстро. Почему же не предложить вот им — этим женщинам выбрать весь металл из этой огромной шлаковой горы? Конечно, следует заплатить. Сколько? Рубль за килограмм? Почему рубль? Могут ведь потребовать обоснование. Стало как-то смешно. Обоснование только одно: легко будет считать: десять килограммов — десять рублей, сто килограммов — сто рублей. Завод сможет весь этот металл использовать и тоже будет не в накладе.
Опять, обращаясь к женщинам, я сказал:
— Вы бы лучше вот такой металл собирали вместо угля.
— А на кой ляд он нужен! В бабки, что ли, с тобой играть? Уголь-то я для самовара собираю.
— А я за этот металл заплачу по рублю за килограмм.
Женщина посмотрела на меня с недоверием и сказала:
— А не обманешь?
Нет, не обману. Соберите побольше, а потом приходите вон в то здание, — и я показал на заводоуправление.
Через две недели секретарь, войдя в кабинет, сказал мне:
— Вас спрашивает какая-то женщина.
— Пусть войдёт.
— Он самый и есть, — сказала вошедшая.
— Ну, говорил, что по рублю за килограмм заплатишь? Теперь бери и плати. Я много этого металла насобирала.
Я вызвал Воронова и сказал ему:
— Возьмите под отчёт деньги и поезжайте с этой женщиной. Заберите у неё весь феррохром. Взвесьте и заплатите по рублю за килограмм. Заплатите сейчас же, как только взвесите.
Мне важно было не допустить, чтобы за деньгами ходили неделю, а получателя гоняли за разного рода справками.
Воронов скоро вернулся и сказал:
— Туда с грузовиком ехать надо, там около двух тонн металла будет.
— Возьмите грузовик и главное — сразу же с ней рассчитайтесь.
На следующий день один из инженеров, зайдя ко мне, сказал:
— Вы не видели, что на шлаковом отвале делается?
— Нет, а что?
— Там пол посёлка работает, всю шлаковую гору перекапывают.
Приходившая ко мне женщина получила от Воронова 1780 рублей. Её муж работал на заводе и получал в месяц 620 рублей. Мы еле успевали принимать от сборщиков металл и, переплавляя его в печах, сильно увеличили производство. В Москве недоумевали: чем вызвано такое большое увеличение производства феррохрома?
Но здесь опять, оказывается, я сделал нарушение — так платить, как я платил, было нельзя. А как следовало платить — никто не мог сказать.
— Вам никто права устанавливать расценки и производить незаконные выплаты не давал, — услышал я гневные слова из Главка.
Открывшийся Клондайк пришлось закрыть.
Обойдёмся
На заводе не все печи имели хорошую конструкцию. Одна из печей совершенно не подходила для производства ферросплавов, и на ней никто не хотел работать. Расход электроэнергии здесь был очень высоким, а производительность низка. Это была когда-то сталеплавильная печь, кое-как приспособленная для ферросплавного производства.
Как-то в разговоре с начальником ремонтно-механического цеха, опытным механиком, я спросил его:
— А не можем ли мы эту печь полностью реконструировать? Неужели у нас ума не хватит сделать такую же конструкцию, как эти, — и я показал на новые печи, полученные в своё время из Германии.
— Почему не сможем? Сможем. Надо только захотеть.
Новый корпус печи работники ремонтно-механического цеха сделали за месяц. Печь смонтировали, предварительно разобрав старую, и я, к своему удивлению, увидел на том месте, где обычно ставят эмблему фирмы, отлитые из алюминия буквы «ЧЭМК» — Челябинский электрометаллургический комбинат. Специалисты ремонтно-механического цеха с любовью изготовили все детали и даже отлили свою марку и закрепили её на корпусе печи.
Когда я увидел печь и даже фабричное клеймо — «ЧЭМК», у меня забилось сердце. Я вспомнил, как нас хотели поставить на колени представители Сименса и «АЕГ», как они диктовали нам цены, как во время переговоров лениво потягивался Иост и всем своим существом показывал, что мы без них все равно не обойдёмся.
Так и светилось в его надменном взгляде превосходство: «Вам некуда податься, все равно к нам придёте. Без нас вам не обойтись».
И вот ответ: обойдёмся!
В механических ремонтных мастерских завода сделана такая же печь, какие готовят на специализированном оборудовании лучшие заводы Германии. Да, они в то время являлись лучшими в Европе — печи Сименса я видел не только на немецких заводах, но также в Англии и Швеции.
Если мы отстанем, нас, безусловно, сомнут. Как они безжалостно мнут отстающих, даже своих, я это видел сам. Я даже, кажется, физически ощущал, как они будут сминать и затаптывать нас, если мы их не догоним.
Нет, мы их обязательно догоним и… перегоним.
А механик цеха, когда мы осматривали печь, стал разворачивать что-то завёрнутое в старую газету.
— Вот ещё хочу вам показать, похвастаться.
В его руках была новая фреза. Тогда такие фрезы только что стали изготовляться Московским заводом «Фрезер», но их выпускалось мало и достать нашему заводу было практически невозможно (они шли на машиностроительные заводы).
— Ремонтные цеха могут пока обойтись и без такого инструмента, — отвечали нам на просьбы о фрезах.