А однажды пришло письмо от семьи Брэмли, оно доставило мне искреннюю радость. Сейчас людей типа Брэмли вы не найдете: посредством радио, телевидения и автомобилей внешний мир врывается в самые далекие уголки, так что простые люди, которых раньше можно было встретить на изолированных фермах, теперь становятся похожими на всех остальных людей. Конечно, они остались и теперь, только их очень немного – стариков, которые привыкли в жизни следовать обычаям своих отцов. Когда мне попадаются такие, я обязательно нахожу время, чтобы посидеть рядом и послушать старые йоркширские слова и присловья, которые теперь почти исчезли.
Но даже в тридцатые годы, когда прогресс проходил мимо огромного числа селений, Брэмли были по-своему уникальны. В семье их было четверо: три брата, все холостяки средних лет, и старшая сестра, тоже не замужем. Их ферма лежала в широкой долине среди холмов. Древнюю плитку их Скар-хауса было видно сквозь ветки деревьев, если смотреть от паба в деревне Дрюберн, а летом можно было доехать до фермы прямо по полям. Мне приходилось неоднократно так поступать, и бутылки в багажнике звенели и разбивались, когда машину трясло на ухабах и рытвинах. Подъехать к ферме можно было и с противоположной стороны: через гумно мистера Брума, а затем по колее настолько глубокой, что только трактор смог бы с ней справиться.
Так что получается, что никакой дороги на ферму не было, но это не беспокоило семью Брэмли, поскольку окружающий мир не сильно интересовал их. Мисс Брэмли время от времени наезжала в Дарроуби, чтобы делать покупки на ярмарке, а средний брат Герберт приезжал в город весной 1929 года, чтобы вырвать зуб, но в остальном они с удовольствием жили в своем доме безвыездно.
Звонок из Скар-хауса оказался сюрпризом, поскольку он означал потерю двух часов в рабочем расписании. Если только погода не держалась сухой несколько дней, то машину приходилось оставлять у мистера Брума и дальше идти пешком. А в тот февральский вечер я примерно в восемь часов шел по колее и чувствовал, как грязь неохотно отпускает мои резиновые сапоги. Мне нужно было осмотреть лошадь, страдающую от колик, и карманы у меня были набиты необходимыми принадлежностями: ареколином, ампулами с морфием и прочими препаратами. Моросил мелкий дождь, заставивший меня прикрывать глаза, но примерно в километре перед собой я уже видел между деревьями мерцающие огни дома. Через двадцать минут проваливания в невидимые лужи, открыв несколько калиток, закрытых на проволоку, я уже собирался постучать в дверь, как замер с поднятой рукой. Я посмотрел в окно кухни и увидел, что в ней, слабо освещенной керосиновой лампой, в ряд сидят все Брэмли.
Они не сидели кругом подле камина, но разместились, плотно прижавшись друг к другу, на деревянной лавке, вдоль дальней стены. Странность заключалась в том, что каждый сидел примерно в той же позиции, что и остальные: все четверо сложили руки на груди, опустили подбородки, вытянув ноги перед собой. Мужчины сняли свои тяжелые ботинки, а у мисс Брэмли на ногах были тапочки.
Я завороженно вглядывался в удивительную неподвижность их фигур. Они не спали, не разговаривали, не читали и не слушали радио. Да у них его и не было.
Я никогда раньше не видел, чтобы люди сидели вот так. Я простоял на крыльце несколько минут, пытаясь увидеть, как кто-нибудь из них хотя бы пошевелится или что-то сделает, но ничего не случилось. Я подумал, что таковы, видимо, все их вечера: они упорно трудились весь день, а теперь поужинали и просто сидят в ожидании времени отхода ко сну.
Пару месяцев спустя я обнаружил еще одну неожиданную черту их характера, когда у них начались проблемы с кошками. По количеству и разнообразию кошек в их доме легко можно было сделать вывод, что они обожают этих животных. Кошки с удовольствием залезали на капот моей машины в прохладные дни, безошибочно находя самое теплое место во дворе. Но я оказался не готов к горю, которое охватило всю семью, когда кошки начали умирать. Почти каждый день мисс Брэмли стояла на крыльце Скелдейл-хауса с корзиной, в которой лежал очередной страдающий пациент – кошка или несколько маленьких котят.
Даже сегодня, с учетом разнообразных антибиотиков, лечение кошачьего энтерита – неблагодарное занятие, а тогда я и подавно не мог добиться успеха, пользуясь салицилатами и симптоматическим лечением. Я делал все, что мог. Я даже забирал некоторых кошек к себе в кабинет, чтобы наблюдать за ними в течение дня, но смертность оставалась высокой.
Семейство в глубочайшем горе наблюдало, как исчезают их кошки. Я был этим удивлен, поскольку большинство фермеров рассматривают кошек как охотников на грызунов, и только. Но когда мисс Брэмли однажды утром пришла с новым комплектом инвалидов, было заметно, что она потрясена. Она в упор смотрела на меня, а ее грубые пальцы сжимались и разжимались на ручке корзины.
– Они что, все погибнут? – спросила она дрожащим голосом.
– Ну, вообще-то, это очень заразная болезнь, и, похоже, большинство ваших кошек так или иначе ее подхватят.