О всех созданиях – мудрых и удивительных

– Да, конечно. После посадки и рулежки заходи ко мне, я буду в диспетчерской руководителя полетов.

Он повернулся и пошел прочь по траве. И не оглянулся.

Через несколько минут к тому месту, где я, дрожа, сидел в самолете, подошел механик. Он сплюнул на траву, а затем с глубоким недовольством поглядел на меня.

– Послушай, старина, – сказал он. – Хороший тебе достался самолет.

Я кивнул в знак согласия.

– Я не хочу, чтобы он разбился, понимаешь?

– Понимаю.

Он в последний раз с неодобрением посмотрел на меня и пошел к пропеллеру.

Я был в панике, но не забыл предполетную процедуру, которую в меня постоянно вдалбливали. Я никогда не думал, что мне придется выполнять ее по-настоящему, но сейчас я машинально проверил рычаги управления, рули высоты и направления, элероны. Подача топлива включена, остальные тумблеры выключены, газ на минимуме. Теперь тумблеры включить, газ на самый малый.

– Контакт! – заорал я.

Механик дернул пропеллер, и двигатель зарычал. Я подвинул сектор газа на полный, и мотылек запрыгал по траве. Я подал ручку от себя, чтобы оторвать хвост, а затем потянул ее на себя, прыжки прекратились, мы мягко поднялись в воздух, а под нами быстро пронеслось здание столовой в конце летного поля.

Я был охвачен чувством возбуждения и триумфа. Невозможное случилось. Я самостоятельно поднялся в воздух, я летел, на этот раз действительно летел. Я был так уверен, что у меня ничего не получится, а теперь чувство облегчения переполняло меня. Оно опьяняло меня, и какое-то время я летел, глупо улыбаясь сам себе.

Когда я пришел в себя, то с радостью посмотрел вниз. Наступало время поворачивать, но я смотрел вниз, и холодная реальность начала накатываться на меня. Я ничего не мог узнать на пестром ковре подо мной. И все казалось меньше, чем обычно. С пересохшим ртом я посмотрел на альтиметр. Я забрался существенно выше семисот метров.

И вдруг я понял, что крики пилота Вудхэма имели смысл: он говорил дело, давал мне добрые советы, но, как только я взлетел самостоятельно, я тут же про них забыл. Я не нацелился на облако, я не следил за гирогоризонтом, я не смотрел на альтиметр. И я заблудился.

Это было ужасное ощущение, чувство полной изоляции. Я отчаянно оглядывал огромные пестрые пространства подо мной в поисках знакомого ориентира. Как следует поступать в подобной ситуации? Парить над Южной Англией, пока не найду какое-нибудь подходящее поле, чтобы сесть, а затем унизительно возвращаться в Уинкфилд? Но в этом случае я буду выглядеть полным идиотом и мне представится прекрасный шанс разбить столь любимый механиком самолет и, может быть, разбиться самому.

Я подумал, что так или иначе я уже сделал себе имя. Время от времени у нас случались забавные происшествия с курсантами: многие страдали морской болезнью и их тошнило прямо в кабине, один врезался в изгородь, еще один нарезал семь кругов вокруг летного поля во время своего первого самостоятельного полета. Он не мог собраться с духом и сесть, а его инструктор обливался на земле потом и проклинал его на чем свет стоит. Но никто не терялся так, как я. Никто не улетал в чистое небо и не возвращался потом пешком без самолета.

Мое видение предстоящей мне участи начинало приобретать реальные черты, а сердце билось как бешеное, когда в отдалении я увидел знакомые очертания любимой зрительской трибуны Аскота. Я едва не зарыдал от радости, повернул в ее сторону и через несколько минут закладывал вираж над ее крышей; я часто выполнял его в последнее время.

И тут далеко внизу мне навстречу полетели деревья, окружавшие летное поле, и полосатый указатель направления ветра. Но я все еще был слишком высоко и не мог кинуть машину вниз, чтобы вовремя попасть на полосу; мне придется сделать еще один круг.

Меня охватило чувство глубокого стыда. На земле все наблюдают за мной, и кое-кто от души посмеется над тем, как Хэрриот промахнулся, пролетев в нескольких сотнях метров от полосы, и уходит в облака на второй круг. Но о чем я думаю? Есть же способ быстрого снижения, и да здравствует пилот Вудхэм! Благодаря ему я знаю, как это делается.

Враздрай руль направления и ручку! Он сотни раз учил меня тому, боковому, скольжению, и я выполнил его теперь так твердо, как только мог, направив самолет камнем вниз, навстречу деревьям.

И у меня получилось! Зеленый перелесок бросился мне навстречу, и не успел я подумать, как уже очутился чуть ли не в ветвях. Я выпрямил самолет и направил его к длинной полоске травы. На пятнадцати метрах от земли я вновь выпрямил его, затем медленно подал ручку вперед, а когда самолет почти коснулся поля, я резко упер ее себе в живот. Шасси, чуть дернувшись, коснулось земли, и я с помощью руля направления вел самолет прямо вплоть до остановки. Затем я зарулил на стоянку, вылез из кабины и отправился в диспетчерскую.

Пилот Вудхэм сидел за столом с чашкой в руке. Когда я вошел, он поднял глаза. Он уже снял летный комбинезон и теперь был в форменной рубашке с нашивкой в виде крыльев на рукаве – предмет, о котором мы все мечтали, – и ленточкой Креста за службу в Королевских ВВС.