О всех созданиях – мудрых и удивительных

Когда я, начиная утренний прием, откинул ставшую уже такой привычной занавеску, настроение у меня сразу повысилось. Среди разнокалиберных стульев меня поджидал только один пациент – но пациентом этим был Ким! Могучий золотистый красавец-ретривер сидел на полу между своими хозяевами. При виде меня он вскочил, размахивая хвостом и растягивая губы, словно от смеха.

Ни намека на запах, ужаснувший меня в предыдущий раз, но, еще раз взглянув на пса, я словно ощутил особое благоухание – благоухание успеха. Он прикасался этой ногой к полу. Нет, не опирался на нее всей тяжестью, но тем не менее опускал ее и дотрагивался до пола все время, пока прыгал вокруг меня.

В мгновение ока я очутился в своем мире, а мистер Кокер и события прошлого вечера забылись как дурной сон.

У меня зачесались руки.

– Положите его на стол, – скомандовал я и не мог удержаться от смеха, потому что Гилларды немедленно подсунули колени под распорки. Они хорошо усвоили свои ассистентские обязанности!

Сняв лубки, я чуть не пустился в пляс. Немного засохшего гноя и других выделений, но, когда я их смыл, повсюду открылась здоровая гранулирующая ткань. Новая розовая плоть скрепила разбитый сустав, сгладила и спрятала следы повреждений.

– За ногу можно не опасаться? – робко спросила Марджори Гиллард.

Я поглядел на нее с улыбкой.

– Да, безусловно. Теперь уже нет сомнений. – Я почесал Киму шею, и хвост весело застучал по столу. – Сустав, вероятно, утратит подвижность, но ведь это не так уж важно, правда?

Я использовал последние гипсовые бинты Стьюи, и мы сняли Кима со стола.

– Ну вот и все, – сказал я. – Недели через две покажите его своему ветеринару. Но думаю, больше перевязок не потребуется.

Гилларды отправились в обратный путь, а часа через два появился Стьюи со своим семейством. Все дети стали шоколадно-коричневыми, и даже младенец, по-прежнему буйно вопивший, покрылся красивым загаром. Нос у Мег облупился, но вид у нее был свежий и отдохнувший. Стьюи в рубашке с открытым воротом, весь красный, как вареный рак, казалось, еще потолстел.

– Этот отдых спас нам жизнь, Джим, – сказал он. – Просто не знаю, как вас благодарить, и, пожалуйста, скажите от нас спасибо Зигфриду. – Он с нежностью поглядел на свое ринувшееся в дом неуемное потомство и, словно вспомнив что-то, опять повернулся ко мне. – А тут как? Все было в порядке?

– Да, Стьюи. Конечно, случались и удачи, и неудачи.

– А у кого их не бывает? – засмеялся он.

– Естественно. Но сейчас все хорошо.

Ощущение, что все хорошо, оставалось со мной и когда дымящие трубы скрылись позади. Вот поредели и исчезли последние дома, а впереди распахнулся совсем другой, чистый мир, и вдали поднялась зеленая линия холмов, громоздящихся над Дарроуби.

Вероятно, мы все любим возвращаться к приятным воспоминаниям, но у меня выбора и не было: на Рождество я получил письмо от Гиллардов с целой пачкой фотографий: большой золотистый пес прыгает через барьер, взмывает высоко в воздух за мячом, гордо несет в пасти палку. Нога сгибается почти нормально, писали они, и он совершенно здоров.

Вот почему даже теперь, когда я вспоминаю эти две недели в Хенсфилде, первым в памяти у меня всплывает Ким.

Да, конечно, я предпочел бы обойтись без знакомства с изнанкой подпольных собачьих бегов, но, во всяком случае, оно навсегда излечило меня от желания подрабатывать таким способом. Зато завершается эта история одной из самых радостных моих побед – сохранением ноги Кима! Как странно и чудесно, что все закончилось так! Если бы мне принесли этого пса в нашу нынешнюю операционную с новейшими антибиотиками и оборудованием, лучшего результата достигнуть все равно было бы невозможно. Античные хирурги упоминают «благой гной». И для меня это не пустые слова.

Крик и шепот

В Королевских ВВС всегда было много крика. Мне казалось, что нижние чины вообще не могут говорить со мной и другими курсантами иначе как криком, а у большинства из них были впечатляюще мощные голоса. Но по-моему, даже они не могли бы мощью голоса потягаться с Леном Хэмпсоном.

По дороге на ферму Лена мне захотелось остановиться. Я свернул к обочине и положил локти на руль. День выдался жаркий и тихий, а этот удивительно красивый уголок был защищен холмами от резких ветров, которые иссушали на вершинах все, кроме вереска и жесткой травы пустошей.

Тут в зеленых ложбинах и овражках поднимали к нему свои могучие ветви величавые дубы, вязы, тополя, и их пышная листва даже не трепетала – таким неподвижным был воздух.

В зеленых просторах вокруг – ни единого движения, а тишину нарушают только жужжание пролетающей пчелы и блеяние овец где-то вдали.

В открытые окна машины лились запахи лета: дыхание нагретой травы и клевера, ароматы невидимых цветов. Но в машине им приходилось вступать в соперничество с густым коровьим запахом. Перед этим я целый час вакцинировал вольно пасущееся стадо в пятьдесят голов и теперь сонно взирал на безмятежный пейзаж, сидя в замызганных брюках и заскорузлой от пота рубашке.