Толстяк ухмыльнулся и кивнул, а я вдруг ощутил себя карликом между массивными фигурами справа и слева от меня. Точно описать плотное внушительное телосложение Гранвилла я не берусь, но мистер Уэнрайт заплыл жиром, другого слова не найти. Клетчатый пиджак был распахнут, открывая взгляду полосатую рубашку на необъятном животе, переливающемся через пояс брюк. С багрового лица над пестрым галстуком на меня поблескивали веселые глазки, а говорил он утробным басом, удивительно подходившим его комплекции.
Я начал было неторопливо прихлебывать пиво из полупинтовой кружки, которую заказал, но тут передо мной возникла вторая кружка, и, сообразив, что я безнадежно отстал, я перешел на виски с содовой, которое пили Гранвилл с Альбертом. Меня погубило то, что у них обоих, видимо, был открыт счет в этом заведении – они осушали стопки, постукивали по стойке со словами «да, Джек, пожалуйста», и с магической быстротой перед нами возникали новые три стопки. Возможности угостить их в свою очередь мне так и не представилось. И вообще, деньги там не фигурировали.
Обстановка была такой тихой и дружеской: Альберт и Гранвилл задушевно беседовали, аккомпанируя разговору еле слышным постукиванием по стойке. Я тщился не отставать от этих двух виртуозов, и мне уже казалось, что это постукивание раздается каждые несколько секунд.
Гранвилл честно сдержал слово. На исходе тридцати минут он бросил взгляд на часы:
– Нам пора, Альберт. Зоя уже ждет нас.
Но когда машина подкатила к дому в точно назначенное время, я с тупым отчаянием осознал, что вновь повторяется прежнее. Внутри у меня забурлило ведьменское варево, посылая душные пары в мой мозг. Чувствовал я себя ужасно и твердо знал, что скоро мне станет еще хуже.
Гранвилл, все такой же свежий и благодушный, выпрыгнул из машины и повел меня в дом.
– Зоя, любовь моя! – прокричал он и обнял появившуюся из кухни жену.
Высвободившись, она подошла ко мне. На ней был цветастый фартучек, который сделал бы ее еще привлекательней, будь это возможно.
– Привет! – воскликнула она и посмотрела на меня тем же взглядом, какой был свойствен ее мужу, – словно встреча с Джеймсом Хэрриотом была невероятным счастьем. – Я так рада, что вы снова нас навестили.
Я ответил идиотской ухмылкой, и Зоя упорхнула на кухню.
Плюхнувшись в кресло, я слушал, как Гранвилл у серванта льет что-то во что-то. Потом он вложил рюмку в мою руку и опустился в другое кресло.
Тут же ему на колени прыгнул до неприличия жирный стаффордширский бультерьер.
– Фебунчик, деточка! – воскликнул он нежно. – Папочка вернулся домой! – Тут он весело погрозил пальцем маленькому йоркшир-терьеру, который примостился у его ног и скалил зубы в восторженнейших ухмылках. – Ку-ку, Виктория ты моя!
К тому времени, когда меня усадили за стол, я был словно во сне: двигался медленно и неуклюже, говорил медленно, комкая слова. Гранвилл наклонился над огромным куском жаркого, энергично поточил нож о вилку и принялся беспощадно кромсать мясо. Он щедрой рукой наложил мне в тарелку фунта два говядины, а затем приступил к йоркширским пудингам. Зоя приготовила не один большой, а десятка два маленьких, круглых, какие предпочитают фермерши, – восхитительные золотые куличики с хрустящими бочка`ми. Гранвилл под моим очумелым взором положил мне на тарелку рядом с мясом штук шесть. Затем Зоя протянула соусницу, я тупо полил один, потом другой, пока все они не утонули в соусе. Разок я промахнулся и уронил пару-другую капель на скатерть, виновато посмотрел на Зою и хихикнул.
Зоя хихикнула в ответ, и у меня создалось впечатление, что она считает меня безобидным типом, несмотря на мои странности. Просто жутко слабоволен и не способен и часа пробыть трезвым днем или ночью, но в душе человек неплохой.
Обычно мне требовалось несколько дней, чтобы прийти в себя от встречи с Гранвиллом, но к субботе я совсем оправился и, проходя по рыночной площади, увидел шагающую по булыжнику процессию. В первый момент, глядя на это скопление детей и взрослых, я решил было, что младшие классы отправлялись на прогулку в сопровождении родителей, но потом разглядел, что это просто Диммоки и Паундеры идут за покупками.
Увидев меня, они изменили направление, и я утонул в живой волне.
– Да вы на него только поглядите, мистер! Ест почище лошади! Он скоро жиреть начнет, мистер! – наперебой кричали они.
Нелли вела Тоби на поводке, и, нагнувшись, я глазам своим не поверил, так он изменился за считаные дни. Нет, он был еще очень истощен, но выражение безнадежности исчезло с его мордочки, он с любопытством озирался и готов был затеять возню. Теперь, чтобы совсем поправиться, ему требовалось только время.
Его маленькая хозяйка все поглаживала и поглаживала каштановую спинку.
– Ты своей собакой очень гордишься, да, Нелли? – сказал я, и кроткие косящие глаза обратились на меня.
Она улыбнулась трогательной улыбкой:
– Он же совсем мой!
Фрэнк Меткаф между городом и деревней