О всех созданиях – прекрасных и удивительных

Зигфрид посмотрел на него задумчивым взглядом и повернулся ко мне.

— Ну, что же, начнем. Положим его вон там, где трава повыше. У вас все готово, Джеймс?

У меня все было готово, но я предпочел бы, чтобы Зигфрид поменьше вмешивался. В подобных случаях я был только анестезиологом, а хирургом он. Отличным хирургом, работавшим быстро и блестяще. Меня это вполне устраивало: пусть он делает свое дело, а я буду делать свое. Но вот тут-то и была зарыта собака — он все время вторгался на мою территорию, и это меня раздражало.

Крупных животных анестезируют с двоякой целью — не только чтобы избавить их от страданий, но и чтобы обездвижитъ их.

Естественно, такие потенциально опасные пациенты не позволят что-нибудь с собой сделать, если не принять необходимых мер заранее.

В этом и заключалась моя задача. Из моих рук пациент должен был выйти спящим, готовым для ножа, и мне частенько казалось, что самая трудная часть операции заключалась именно в этом. Пока животное не засыпало окончательно, я все время оставался в напряжении, чему немало способствовал Зигфрид. Он стоял у меня над душой, говорил под руку, что хлороформа я перелил — или не долил, — и просто не мог дождаться, когда анестезия сработает. Он то и дело твердил: "Но он же не ляжет, Джеймс!" И сразу же: "А вам не кажется, что следовало бы прихватить ремнем переднюю ногу?"

Даже и сейчас, тридцать лет спустя, когда я пользуюсь такими внутривенными средствами, как тиопентон, он своей манеры не оставил. Нетерпеливо притоптывает, пока я наполняю шприц, и тычет длинным указательным пальцем через мое плечо в яремный желобок. "На вашем месте, Джеймс, я уколол бы вот сюда!"

В то утро я нерешительно помедлил — мой партнер рядом, бутылка с хлороформом у меня в кармане, намордник болтается в моей руке. Как было бы чудесно, подумал я, чтобы вот сейчас в виде исключения он не вмешивался! В конце концов я проработал с ним почти три года, так неужели я не сумею тактично ему намекнуть?

Я откашлялся.

— Зигфрид, я вот подумал… Может быть, вы где-нибудь посидите минуту-другую, пока я его усыплю?

— Что-что?

— По-моему, имело бы смысл, чтобы вы предоставили это мне. У него столько людей возле самой морды… а я не хотел бы, чтобы он заволновался. Так почему бы вам не передохнуть немного? Едва он ляжет, я вам крикну.

— Дорогой мой, как скажете, — Зигфрид умиротворяюще поднял руку. — Действительно, зачем я тут топчусь? Я ведь никогда в вашу работу не вмешиваюсь, как вам прекрасно известно! — Он повернулся, крепко держа поднос под мышкой, и широким шагом направился туда, где остановил свой "лендровер". Пройдя эти пятьдесят ярдов, он обогнул машину, сел на траву и прислонился к багажнику. Теперь он меня не видел.

Сразу воцарился мир. Я осознал, что солнышко ласково греет мне лоб, а на деревьях за оградой звенят птичьи трели. Неторопливо закрепив намордник на уздечке, я достал стеклянную мензурку.

Слава богу, можно не торопиться. Начну с небольшой дозы, чтобы он свыкся с запахом и не пугался.

— Медленно ведите его по кругу, — приказал я Рыжему с Мигалкой, наливая прозрачную жидкость на губку. — Я буду давать ему понемножку, спешить некуда. Но повод держите крепко, вдруг он забуянит.

Впрочем, я мог бы не беспокоиться — конь шагал по кругу спокойно, без каких-либо признаков страха, и каждую минуту я подливал на губку новую дозу хлороформа. Через некоторое время шаги его замедлились, он начал пьяно пошатываться, а я радостно наблюдал эту картину. Вот так и надо их усыплять! Еще несколько капель — и все. Я отмерил пол-унции и направился к коню. Его голова сонно закивала.

— Ну, вот ты и готов, старина, — проворковал я, и тут словно бомба взорвалась.

— Он не ляжет, Джеймс, вы же видите! — Громовой раскат донесся со стороны машины, я повернулся к ней в полной растерянности, увидел возникающую из-за капота голову и услышал начало второго раската: — Да прихватите же ремнем…

Но тут конь споткнулся и тихо улегся на траву, по которой уже огромными прыжками несся Зигфрид, сжимая в руке скальпель.

— Садитесь ему на голову! — вопил он на ходу. — Чего вы ждете? Он же сейчас вскочит! Веревку, веревку на заднюю ногу! Несите сюда мой поднос! И горячую воду! — Запыхавшись, он остановился над распростертым на траве конем и рявкнул на Рыжего: — Да пошевеливайтесь! Вам говорят. Поживее!

Рыжий рванул с места неуклюжим галопом и врезался в Мигалку, тащившего ведро. После чего они начали вырывать друг у друга веревку, но в результате все-таки кое-как обвязали путо.

— Ногу оттяните вперед! — скомандовал мой партнер, наклоняясь, и тут же взревел: — Да не тычьте мне в глаза копытом, кому говорят! Ну и люди, вам только кур гонять!

Я тихо нагибался над головой коня, упираясь коленом в шею. Держать его было не нужно. Он крепко спал, и веки его даже ни разу не вздрогнули, пока Зигфрид работал с обычной своей молниеносной точностью. Несколько секунд тишины, нарушаемой только позвякиванием инструментов о поднос, и вот уже мой коллега смотрит на меня через спину коня.

— Снимайте намордник, Джеймс.