О всех созданиях – прекрасных и удивительных

Но я его почти не слушал. Пятьдесят фунтов! В те дни это были большие деньги, особенно когда в обозримом будущем мне предстояло получать в день три шиллинга как рядовому ВВС. Эта сумма не разрешала моих финансовых проблем, но все-таки была недурным резервом.

Самые мои дорогие и близкие единодушны в том, что я несколько крепковат задним умом, и не исключено, что они правы: во всяком случае, прошло много лет, прежде чем до меня дошло, что никаких пятидесяти фунтов Зигфрид мне должен не был. Просто он знал, что я нуждаюсь в помощи, и, когда долгое время спустя мне, наконец, все стало ясно, я сообразил, что он должен был прибегнуть к подобному способу, чтобы не смущать меня. Ведь даже чек он мне сам не отдал…

Мы удобно полулежали в креслах, откинув голову на спинку, далеко вытянув ноги на ковер, и лицо Зигфрида словно выступало из тени. Мне вдруг пришло в голову, что он выглядит значительно старше своих тридцати с небольшим лет. Это было привлекательное лицо, худощавое, волевое, с умными полными юмора глазами — но не молодое. Собственно говоря, на моей памяти Зигфрид никогда не выглядел молодым. Зато последнее слово осталось за ним, потому что годы почти его не изменили и теперь он нисколько не выглядит старым.

В эту минуту я пожалел, что здесь нет Тристана, и мы не сидим втроем, как столько раз бывало за эти три года. Мы разговаривали, и память рисовала живые картины — ледяной дождь, бьющий нам в лицо на ноябрьских склонах, лихорадочное выкапывание машины из сугроба, весеннее солнце, согревающее холмы. Среди этих образов вновь и вновь возникал Тристан, и я знал, что мне будет недоставать его точно так же, как и его брата.

Я не поверил, когда Зигфрид поднялся, откинул занавеску, и в комнату ворвался серый рассвет. Я тоже встал и подошел к нему. Он взглянул на часы.

— Уже пять, Джеймс, — сказал он и улыбнулся. — Вот мы с вами и скоротали еще одну ночку.

Он открыл стеклянную дверь, и мы вышли в утреннюю тишину сада. Я с наслаждением вдохнул свежий воздух, и тут свистнула птица.

— Вы слышали? — спросил я.

Он кивнул, и мне показалось, что мы оба подумали об одном и том же — уж не этот ли самый дрозд приветствовал рассвет, когда мы засиделись до утренней зари, обсуждая мой первый самостоятельный вызов?

Мы молча поднялись по лестнице. Зигфрид остановился у двери своей спальни.

— Ну что же, Джеймс… — Он протянул мне руку и уголок его рта дернулся.

Я стиснул его руку, и, повернувшись, он вошел к себе. А я, продолжая подниматься по лестнице, растерянно подумал, что мы не сказали друг другу "до свидания". Мы не знали, когда увидимся снова и увидимся ли вообще, но оба промолчали. А если не у него, то у меня многое рвалось с языка.

Я хотел поблагодарить его за то, что он был мне не нанимателем, а другом, за все, чему он меня научил, за его неизменную поддержку. И еще многое хотел бы я сказать, но не сказал ничего.

И даже так никогда и не поблагодарил его за эти пятьдесят фунтов — вот до этой минуты.

34

— Вы про это мне и говорили? — спросил я.

Мистер Уилкин кивнул.

— Вот-вот. И у него это так всегда.

Я взглянул на большого пса, корчащегося в судорогах у моих ног, на выпученные глаза, на отчаянно бьющие в воздухе лапы. Фермер пожаловался, что у Джипа, его овчарки, время от времени случаются припадки, но свидетелем такого припадка я оказался лишь случайно — на ферму я приехал по другой причине.

— А потом, вы говорите, он выглядит и ведет себя совершенно нормально?

— Все как рукой снимает. Ну, сначала ходит, словно его чуть оглушило, а через час словно и не было ничего. — Фермер пожал плечами. — Сами знаете, собак через мои руки много прошло, и припадочных среди них хватало. Я-то думал, что знаю все, отчего собаку вдруг прихватывает, — глисты, корм неподходящий, чума. А тут просто ума не приложу. Чего только я не пробовал!

— И не пробуйте больше, мистер Уилкин, — сказал я. — Помочь Джипу вы толком не сможете. У него эпилепсия.

— Эпилепсия? Да ведь все остальное время он пес, каких поискать!

— Да, я знаю. Так и должно быть. Никаких повреждений у него в мозгу нет. Болезнь таинственная. Причины ее неизвестны, но, почти наверное, она наследственная.

Брови мистера Уилкина поползли вверх.

— Странно что-то. Коли наследственная, почему прежде ничего не бывало? Ему же почти два года, а началось все совсем недавно.

— Картина как раз типичная, — возразил я. — Эпилепсия обычно проявляется между полутора и двумя годами.