О выделенном мышлении и до-мышлении. Опыт странного мышления. Часть III

Если как-то неопределенно поговорить о математике, фундаментальной физике, основаниях науки, то в них тоже сложно обнаружить какие-либо действительные основания, но там можно обнаружить традицию такого мышления, которая очень значительно влияет на все такое мышление. То есть тому, кто движется по такому пути, приходится в каком-то смысле от чего-то отталкиваться, с чего-то начинать. А это «кропотливое и значительное изучение традиции»27 и затем после и последующее мышление будут очень значительно-связаны между собой. А в целом чистые образцы такого мышления не обусловлены ничем, кроме своего начала, то есть такой традиции, а традиция – это в каком-то смысле «особая выдумка такого мышления». И такое мышление свободно в выборе своего направления, своих предметов, своих выводов… Но речь идет только о «чистых образцах» такого мышления. И тут отрытым остается вопрос: такие особые разговоры-языки – это только измышления разума или там, с той стороны есть еще нечто, благодаря чему есть такой разговор? То есть традиция говорит о чем-то значительном за ней, но «о чем»?

В свое время психоанализ тоже решил стать научным мышлением. Он выделил свой предмет, создал свою теорию. Но, как и все выделенное мышление, такое мышление ограничено разговорами о своем предмете. Такой предмет объясняется через систему такого мышления, через его теорию и ее постулаты. Но обнаружить предмет иначе, кроме как через «определения» – это невозможность, как и невозможность, обнаружить основания. И разговор о чем-то другом для такого мышления – это неосуществимость или превращение в какой-то абсурд, в физику Аристотеля.

Всегда стоит помнить, что любое выделенное мышление, даже если оно, возможно, как-то верифицируется, в любом случае – это человеческий разговор о происходящем, а что там на самом деле – это, увы, неизвестность. И любой эксперимент говорит о многом, а точнее, о том, что там, за ним есть некая загадка, которую можно вскрыть только через последующую после эксперимента интерпретацию, предположение, уже-теорию. Но такая теория – это формальное упрощение, которое всегда стремится стать каким-то формальным, явленным «тождеством самому себе», «чистой явленной математикой», то есть в итоге не соответствующим тому, что происходит вне его, так как явленное мышление не тождественно неявленному происходящему.

И, конечно же, те, кто владеют конкретным научным мышлением, могут с презрением относиться ко всему остальному, но это не отменяет того факта, что на вопрос: «А зачем они обладают этим научным мышлением?», у них нет ответа. И, соответственно, те, кто будут думать над тем, «зачем нужно какое-то научное мышление», будут являться теми, в чьей «юрисдикции» будут те, кто обладает каким-то выделенным мышлением со всеми их основаниями и претензиями на последнее мышление и на завершенность… Но и эти, думающие над «зачем научное», всегда замкнуты в мышлении тех, кто думает над «особым зачем» и «определяет все присутствующее бытие затем…», и если «не определяет», тогда смысл опять утерян, и тогда снова очередная катастрофа…

3. Пределы любого выделенного мышления, «теория всего» и фальсификация

Единственное мышление как слабоумие и «теория всего»

Каждое выделенное мышление желает стать единственным мышлением и утвердить свою единственность, стать чем-то последним, завершенным, каким-то абсолютным началом, какой-то «первой философией теорией схемой всего».

Такие попытки могут быть, такое мышление – это очередной крайний аристотелизм. И такое выделенное мышление – это ставший абсурд, который не замечает «вещи в себе» и считает себя способным сконструировать нечто, что будет равно той последней реальности.

В таком положении может оказаться какая-то уже не-теоретическая физика или какая-то позитивистская28 теория чего угодно, какой-то научный диалектический материализм29 и другое… По-другому – это какой-то очередной культ Аполлона, и за этим не стоит Дионис, который утверждает, что всему этому противостоит какой-то хаос, какое-то страстное безумие бессмысленности…

В итоге может оказаться, что порядок разума, схемы разума – это не мышление вообще, это не то, что есть дух сам по себе, и это не все происходящее, а это какая-то вырваность, выделенность, упрощенность, схематизм… И в итоге окажется, что последний рассказ – это стремление, но не то, что присутствует на самом деле, так как «присутствия на самом деле», увы, нет, это только мечта о таком.