О заблуждениях и истине

Ко второму отделению отнесем все то, что имеет целию сделать впечатления в сердце человеческом, какого роду они ни были, и тронуть его, каким бы то образом ни было.

В том, или в другом отделении, какое намерение Сочинителей? Не то ли, чтоб показать подлежащее свое в том ясном и приманчивом виде, чтобы тот, кто рассматривает его, не мог оспаривать, что оно истинно, ниже воспротивиться силе и прелести средств, употребляемых к привлечению его? Какие пособия употребляют они в сем случае? Не стараются ли всячески сами вызнать свойство подлежательного? Не стараются ли дойти до самого источника его и проникнуть даже в сущность его? Словом, не к тому ли они все силы свои напрягают, чтобы изражение их так хорошо согласловало с мыслями их, и чтобы так естественно и так истинно изображено было, чтоб неминуемо поействовало оно на подобными их, так как бы самая вещь была пред их глазами?

Не чувствуем ли над собою сего действия, которое больше, или меньше сильно по мере того, как близко подоошел Сочинитель к своей целил? И сие действие не всеобщее ли, и нет ли такого роду красот, которые во всем свете почитаются таковыми?

Сие есть для нас образ способностей сего истинного Языка, о котором говорим и мы, находим в самых далеке людей и в их усилиях следы того, что мы сказали о правильности и силе изражения его, равно как и о всеобщности его.

Неравность впечатлений, происходящая от разности наречий и языков, согласием учрежденных между многими народами, не должна нас останавливать. Как сия разность есть недостаток случайный, и не природный, и как человеку можно исправить его, приучив себя к чужим наречиям, то не может она противна быть началу, и я безбоязненно сказываю, что все языки на земле суть доводы, утверждающие оное.

Хотя на два отделения расположил и словесные произведения умных способностей человека, не забываю однако, что они имеют многие вещи и разделения как по числу разных вещей, подлежательных нашему рассуждению, так и по множеству оттенко, которые могут быть в наших чувствованиях.

Не вступая в исчисление их, ниже в рассматривание каждой порознь, мы можем взять в рассужение главную токмо ветвь, каждого отеделения, и которая есть первая по ряду, как на пример, в вещах подлежащих рассуждению Математику№ а Поэзию в тех, которые относятся к чувственной способности человека. Но как выше сего рассуждаемо было о Математике, то я отсылаю туда читателя, дабы он удостоверился паки в существенности и всеобщности начальных положений, мною предлагаемых.

О Поэзии

И так обращаюсь теперь к Поэзии, яко к превосходнейшему произведению способностей человека, которое более всех приближает его к Началу и которое, приводя в восторг, наилучшим образом доказывает ему достоинство происхождения его. Но сколько сей священный Язык благороден бывает, когда обращается к настоящей своей цели, столько уменьшается достоинство его, когда нисходит он к вещам подделанным, или презрительным, к которым не может коснуться, не оскверня себя как бы неким непотребством.

Да и самые те, которые посвятили себя Поэзии, всегда показывали ее нам, яко язык Героев и Существ благотворительных, которых они изображали нам хранителями спокойствия и безопасности людей. Они столько почувствовали блрагородство ее, что не устрашились даже приписать ее тому, кого почитают они Создателем всего; ее же предпочтительно избрали для объявления провещаний его, или для возношения к нему своей мольбы.

Как бы то ни было, я должен сказать, что сей Язык не зависит от тех общеупотребительных правил, в которых у разных Народов условились люди заключать свои мысли. Кому известно, что сие есть следствие ослепления их, что они вздумали сим средством умножить красоты, а вместо того отяготили себя трудом, и что сие чрезмерное наблюдение правил, которым порабощают нас в намерении тронуть телесную нашу чувствительность, тем паче умаляет истинную нашу чувствительность.

Но сей разговор есть изражение и глас сих превосходных людей, которые. Питаяся непрестанным присутствием Истины, живописуют ее с тем же огнем, какой служит и ей пищею, огнем саможивотным, который есть враг хладной единообразности; потому что он сам себе повелитель во всех своих деяниях, творит сам себя беспрестанно, и следовательно есть всегда нов.

В сей-то Поэзии можем видеть совершенное изображение сего Языка всеобщего, которой мы тщимся показать; потому что когда сия истинно достигает цели своей, то ничто не может стоять противу ее; понеже она, как и Начало ее, имеет огонь пожирающий, который сопутствует ей повсюду, который должен все умягчать,в се растоплять, все возжигать; и для сего первый есть закон Пиит не петь тогда, когда не чувствуют жару его.

Не надобно думать, чтобы сей огонь производил везде одинаковые содействия. Как народы подлежат ему, то он принаравливается к различным их свойствам, но никогда не должен являться, не исполнив своего дела, которое есть увлекать все за собою.