О женщинах и соли

Она слышала, что от мамбисов почти ничего не осталось, и мечты о захвате Гаваны угасали. Слышала о пропадающих семьях, о героически погибающих повстанцах, об изгнанных генералах по всей Северной Америке. Близился мир, она это чувствовала, хотя мир означал капитуляцию, рабство, слишком много напрасных смертей.

Антонио читал разрешенные разделы «Ла Ауроры». Редакторы газеты с каждым выпуском ударялись во все большую заумь — они никогда не писали о свободе, или о восстаниях, или о войне. Но они говорили о самоопределении. Говорили о культуре как о средстве освобождения. Критиковали рабовладельцев и призывали к отмене рабства. Они просили рабочих крепиться.

И они крепились. Каждый день они занимали рабочие места и кивали друг другу, сообщая свою поддержку взглядами исподтишка. Они проходили мимо пустых столов и благословляли их. Они отдавали большую часть своего жалованья лектору, понимая, что их стало намного меньше; подкармливали фруктами и хлебом самых тощих; оставляли более толстые сигары и более полные чашки рома перед ликами святых у себя дома. Слова Антонио успокаивали.

— «К молодости», стихотворение Сатурнино Мартинеса[18], напечатано в сегодняшней «Ла Ауроре».

О! Не танцуйте — за горой далекой
Глядите на нее,
На тучу, что застит горизонт собою
И предвещает близость бурных гроз.

Прибытие бойцов испанского ополчения прошло без пыли и шума. Раздался стук. Сеньор Портеньос вскинул голову. Рабочие встретили его взгляд. Он метнулся вниз по лестнице, на бегу вытирая лицо от пота.

Их было трое — стройные, усатые мужчины с красивыми лицами. Они явились с официальным указом от губернатора. Рабочие благоразумно не смотрели в их сторону, но Мария Изабель видела, как замер весь цех, видела, как люди напрягали слух, прислушиваясь к разговору.

Пока Портеньос читал врученный ему свиток под наблюдением солдат, Антонио свернул «Ла Аурору» и отложил газету на кафедру. Портеньос проговаривал слова себе под нос и водил пальцами по строчкам. Затем, положив руку на спину одного из солдат, он вывел их за дверь, где они продолжили разговор шепотом, низко склоняясь друг к другу.

— Господа, — кивнул Портеньос.

По цеху эхом разнесся звук закрывающейся двери.

— Чтений больше не будет, — сухо объявил он.

Антонио смотрел в пол, когда Портеньос выводил его из цеха. Мария Изабель слышала, как они разговаривают снаружи, но не могла разобрать слов. Антонио казался взволнованным, а Портеньос как будто успокаивал и в чем-то упрекал его одновременно. А потом — тишина, нарушаемая только чеканным стуком каблуков Портеньоса, который вернулся в мастерскую и направился к своему столу.

Всем своим существом Мария Изабель чувствовала, что должна пойти вслед за мужем. Она закрыла глаза и беззвучно повторила слова, которые придавали ей сил в последние недели: «Мы — сила».

Она встала. Придвинула стул к столу и вышла за дверь, зная, что больше никогда не пройдет через этот арочный свод. Часть рабочих последовали ее примеру. Портеньос даже не потрудился поднять глаза.

* * *

Они понимали, что рискуют жизнью. Но Марию Изабель и Антонио это уже не волновало. Нечто большее, чем они сами, текло в их жилах; это будет их война.

Каждый день, когда оставшиеся на фабрике рабочие уходили на обед, Мария Изабель и Антонио встречались с ними на лужайке посреди поля сахарного тростника. Поскольку Антонио больше не работал на «Портеньос-и-Гомес», ему не всегда удавалось раздобыть свежие экземпляры «Ла Ауроры», но раз в несколько дней он обязательно ездил в город и привозил оттуда другие новости. Они шли к месту встречи, и каждый нес с собой по связке книг, чаще всего — философских трактатов и политических манифестов. Рабочие платили им дрожжевым хлебом, жирными колбасами и ахиако[19] в котелках. А в канун Рождества даже закололи и зажарили свинью, на что ушло много часов. В полдень они закуривали сигары и рассаживались на высохшей пальмовой листве, расстеленной на земле. Они кивали и хлопали, когда слышали пассажи, которые вдохновляли их или облекали в слова то, что каждый из них чувствовал.

А Мария Изабель училась читать и делала все большие успехи. Теперь, когда у нее было много свободного времени, она часами занималась с Антонио, а когда все ложились спать, при свете свечи перебирала пальцами хрустящие страницы, пока не догорал огарок, погружая все в темноту.