«Может быть, любящие говорить от своей мудрости и здесь не допускают ни того, что реки — действительно реки, ни того, что воды — точно воды, но внушают решающимся слушать их, чтобы они (под именем рек и вод) представляли нечто другое. Но мы, прошу, не станем внимать этим людям, заградим для них слух наш, а будем верить Божественному Писанию» (Свт. Иоанн Златоуст. Беседы на книгу Бытия, XIII, 4, с. 107).
В общем, св. отцы понимают под этими четырьмя реками Тигр, Евфрат, Нил и Дунай (или по словам иных, Ганг); посему, область земного Рая находится в колыбели древней цивилизации. В другом трактате свят. Иоанн Златоуст говорит об этом отрывке Писания вот что:
«Отсюда узнай, что Рай был не маленьким садом, имевшим незначительное пространство. Его орошает такая река, что от полноты ее выходят четыре реки». (Свт. Иоанн Златоуст. О творении мира, V, 5, Творения, ч. 6, СПб., 1900, с. 791).
Рассуждать о том, как одна река Рая разделялась на четыре реки, которые, какими мы их знаем сегодня, имеют четыре раздельных источника, было бы бесплодно. Нынешний мир так отличен от мира до грехопадения, и даже от допотопного, что не следует намечать такие географические вопросы.
Что представляет большую трудность для нашего современного склада ума, сформированного буквалистской наукой, это то, как могут отцы говорить, не различая Рай как географическое место (до грехопадения), и Рай как духовную обитель праведных (в настоящее время). Так, свят. Иоанн Златоуст говорит в только что процитированном трактате, что райская река была столь полноводной, потому что она была приготовлена также и для Патриархов, пророков и других святых (начиная с благоразумного разбойника — Лк. 23, 43). Очевидно, наши современные представления стали слишком дуалистическими: мы слишком легко делим вещи на «дух» или «материю», в то время как действительность Рая причастна обоим»15
.В книге М. Скабаллановича «Что такое был рай?» читаем о жизни первых людей в раю следующее.
«От вопроса о рае веет чем-то особенным. Он невольно представляется каким-то опасным, таким, о котором лучше не думать, ибо додуматься до чего-нибудь здесь трудно.
Такое отношение к этому вопросу, по-видимому, заметно уже в самом Бытописателе. Он очень осторожен и сдержан в этом отделе своей книги. Его описание рая полно недомолвок и неясностей. Хотя райской жизни прародителей посвящена целая глава и описание самого рая занимает едва не половину ее, но большая часть этого описания говорит о местоположении рая, и только два-три стиха содержат характеристику этого таинственного местопребывания первого человека.
Краткость в столь важном предмете Бытописателя и нас предостерегает от мелочной пытливости в этой области, но вместе с тем эта краткость побуждает нас к особо тщательному углублению в общий смысл и дух этого исключительного в Библии места.
Сразу видно, что понимать и объяснять первые три главы Книги Бытия, и особенно вторую и третью, нельзя так, как любое другое место Библии. Метод толкования здесь должен быть, можно сказать, прямо противоположен методу изъяснения других мест Библии. И это понятно почему. Жизнь и отношения, которые описывают первые главы Книги Бытия, уже не имеют аналогии себе в настоящем греховном мире.
Работа толкователя по отношению ко всякому другому месту Библии сводится к тому, чтобы пролить весь возможный филологический и археологический свет на изъясняемое место, другими словами, — договорить недомолвки священного автора и заменить его краткий и понятный для современников рассказ или рассуждение более обстоятельным и более удовлетворяющим теперешним требованиям полноты в изучении каждого явления.
Не то с библейским рассказом о рае. Сразу видно, что если бы толкователь дерзнул здесь договаривать в чем-нибудь Бытописателя, он профанировал бы святость и величавую простоту его рассказа. Ничто так, может быть, не дискредитировало этого дорогого для каждого верующего с детства рассказа, как художественная кисть так называемой реальной школы живописи.
Метод толкования здесь должен быть не детальный, а ограничительный. Читатель не должен переступать в своем воображении твердых границ, поставленных богодухновенным повествователем. Самое лучшее будет, если он при чтении этого исключительного по своему характеру рассказа в Библии совершенно подавит в себе свое воображение, очистит свою мысль от грубой вещественности, сообщив своему уму ту «простоту» и «безоìбразность», которой требовали от него учители подвижничества для так называемой «умной» молитвы.
Представим тому доказательство от противного, как самое сильное из доказательств. Приложим к объяснению библейского рассказа о рае обыкновенный метод.