Оазис

Истосковавшись по людям, я приготовился к разговору, но мой гость, улёгшись на расстеленную для него циновку, тут же заснул. Я же долго переворачивался с боку на бок, представляя своё возвращение в родные края, и погрузился в сон только под утро.

Разбудила меня тишина. Тишина, к которой я привык за эти дни. Но именно она и вызвала у меня тревогу. Мгновенно вспомнив вчерашние события, я резко сел и огляделся. Вчерашнего гостя не было. Но самым главным, что заставило моё сердце сильно забиться от внезапного предчувствия беды, было отсутствие в хижине моих тюков и баулов с товарами. Я стремглав выскочил наружу. В сотне шагов я увидел отправившийся в путь караван и в отчаянии побежал за ним, а настигнув, преградил ему дорогу.

– Так-то вы выполняете свои обещания, платя чёрной неблагодарностью за кров и за воду?! – гневно воскликнул я.

– О чём ты? – спросил грозный предводитель. – Я лишь обещал, что мы посмотрим, чем ты собирался расплатиться с нами. Нас это устроило, и мы просто взяли то, что нам причиталось.

– Причиталось за что? – меня трясло от ярости. – Не я ли дал тебе кров и напоил вас и ваших животных, подлая твоя душа?! – крикнул я, со злостью глядя в глаза человеку со шрамом.

– За то, что ты просто остался жив, повстречавшись с нами, ослиная ты голова, разве это не стоит всех денег и товаров на свете?!

При этих его словах раздался дружный хохот спутников наглеца.

Недолго думая, в бешенстве я схватил его за ногу и, резко выкрутив ступню, сбросил его с верблюда. Тут же вокруг воцарилось молчание.

Но упавший быстро вскочил, вынул кинжал и, бросившись ко мне, стал наносить сильные удары его рукоятью. Глаза его сверкали ненавистью, слитой с непонятной мне радостью. Пару раз мне удалось увернуться, но третий, страшный, удар всё же настиг меня, угодив в голову, и я лишился чувств.

Когда я пришёл в себя, была уже ночь. Об этом я догадался по прохладе, которую ощутил своим горящим телом. Глаза же не видели ничего. Во рту ощущался привкус крови. Голова нестерпимо болела и кружилась до тошноты. Сильно хотелось пить. Поднимался ветер, нужно было срочно искать пристанище. Куда идти, я не знал, ибо абсолютно ничего не видел. Но ветер, от которого я спешил укрыться, пришёл мне на помощь. Я услышал, как под его порывами шепчутся листья моего оазиса и, с трудом поднявшись, побрёл на их голоса. Войдя в хижину, я утолил жажду и, распластавшись на единственной оставшейся циновке, снова погрузился в глубокий сон в надежде, что утро вернёт мне зрение и силы.

Утро пришло: я ощутил, как мой дом начал согреваться. Но глаза были мертвы. Теперь в этом не было уже никакого сомнения. Их либо повредили удары по голове, либо выжгло нещадное солнце за тот день, что я пролежал в забытьи, упав с открытыми глазами на спину. Ко всем выпавшим мне за последнее время несчастьям прибавилось ещё одно – я полностью ослеп.

Вспоминая события прошедшего дня, я вдруг понял, с кем повстречался вчера. Ещё на своей родине, в благодатной Ирее, я слышал от друзей пересказы торговцев и просто бывалых людей о блуждающих по пустыне отрядах разбойников, перехватывающих торговые караваны, берущих с них дань или просто начисто грабивших их. Но самым страшным считалось попасться к отряду под предводительством беспощадного Гурмеса. Другие бандиты оставляли жизни тем, кто не оказывал им сколько-нибудь сильного сопротивления, и просто грабили их. Гурмес и его люди не оставляли в живых никого. Поговаривали, что они убивали, скрывая свои лица. Особенно боялся сам главарь. Кто он и откуда появился на песчаном океане, толком никто не знал. И никто не мог описать его. Слышали лишь об одном: лицо его пересекает огромный шрам. Поговаривали, что другие шайки разбойников подчиняются ему и даже платят дань.

Но почему тогда он не убил меня? Или был уверен, что, оставляя меня в таком состоянии, выкрав у меня все ценности, всё равно обрекает меня на мучительную смерть? Этого я, наверное, уже не узнáю.

«За что мне это? Чем я разгневал небо, что, казалось бы, в самой безотрадной ситуации мне посылается участь ещё более невыносимая?»

Жить более не хотелось. Первым моим намерением было лишить себя жизни, но, убоявшись Бога, я отверг эту мысль, успокоив себя тем, что и так скоро предстану перед Всевышним и узнаю ответ на свои вопросы. В бессилии я лежал на полу своей хижины, уставив невидящие глаза в невидимое небо.

К середине дня жажда раскалённым песком начала выжигать мне нёбо. Незнакомыми, невидимыми мне руками я отыскал всегда стоявший рядом кувшин – он был пуст. Взяв его, я отправился к своему источнику. Заполнив все имеющиеся ёмкости водой, я уселся процеживать её. «Так будет лучше, – думал я, – ибо так будет что-то ещё».

Сейчас и не вспомню, сколько прошло времени: три дня или вечность, – когда к моему оазису подошёл первый небольшой караван.