Оазис (сборник)

Только все это не имеет особого значения, поскольку существует более важная проблема: где-то за мной — на расстоянии около сотни метров (именно такова ширина нашего трехмерного «кадра»), но не дальше, чем составляет диагональ экрана — находится второй живой человек. О нем я думаю с определенной степенью замешательства, и знаю, что в данный момент он тоже думает обо мне. Это Ибрагим?

Нет. Наконец-то я его замечаю. Он медленно приближается с другого конца перрона и смотрит в моем направлении. Хотя мы встречаемся впервые в жизни, мы оба прекрасно знаем, что нас здесь соединяет. Мужчина видит кровь на моем лице, и сразу же понимает, кто остановил поезд. Я тоже узнаю его без какого-либо труда: лицо и светлый костюм покрыты толстым слоем грязи; сам он весь поцарапанный. Выглядит это так, будто бы он упал на землю, а потом противоположная сторона экрана, которую тянул поезд, волокла его за собой.

Мужчина подходит к нам.

— Прошу прощения, — говорит он. — Вам не сильно досталось?

— Могло быть и хуже.

— Такой ситуации я не предусмотрел. Зангара звонил, что вы сейчас в Сорренто.

— Там я был несколько дней. Теперь выбрались в Неаполь. А вы…

Незнакомец пошатнулся. Мы подводим его к скамейке. Он садится и подносит окровавленные руки к лицу.

— Посмотрите в этом кармане, — говорит он. Занзара продиктовал мне по телефону все свободные номера. Я записал их на краешке газеты. Она тут…

Подбородком он указывает на лацкан своего разорванного пиджака. Я сую руку в карман на груди. Там пусто.

— Тут ничего нет, — говорю я.

— Что, газеты нет?

— Нет. А что вы на ней записали?

Мужчина сует раненную руку в карман. Он удивлен и какое-то время раздумывает.

— Ну я и шляпа! — раздражено бьет он себя по лбу. — Она осталась в Помпее. Все это по причине этого белого костюма! — Он смотрит на свое летнее, легкое одеяние, находящееся теперь в достойном сожаления состоянии. — Я присел там на газете, чтобы не запачкать брюки, а когда встал, то совершенно забыл про нее. Вы знаете территорию помпейских раскопок? Так вот, я сидел под одной из четырех малых мельниц. Газета лежит на каменном основании жернова, сразу же рядом с развалинами пекарни…

— Так что вы на ней записали?

— Номера не заблокированных каналов. Занзара поручил мне передать их вам. Только в этих каналах…

Мужчина бледнеет. Я догадываюсь, что только сейчас он начинает чувствовать результаты несчастного случая. Он пошатывается на скамейке, я пытаюсь его поддержать, но его тело выскользает у меня из рук и падает на перрон.

— Звони в скорую! — кричу я Лючии, потом присаживаюсь на корточках рядом с таинственным мужчиной. — Откуда вы сюда прибыли?

— С восемнадцатого канала.

— Кто такой Занзара?

Мужчина смотрит на меня пустым взглядом. Потом открывает рот, как бы пытаясь что-то сказать. Я наклоняюсь над ним, но слышу только одно слово:

— Блокада…

— Я не понимаю, о какой блокаде вы говорите. На газете что, записаны номера стереонов?

Раненый закрывает глаза. Прибывает карета скорой помощи. И в тот же самый момент на стенах появляются глубокие трещины. Очертания перрона дрожат, словно струны под напряжением, которое невозможно выдержать.

И вдруг меня окружает совершеннейший хаос. Все стены, принадлежащие моменту времени катастрофы, в один момент превращаются в развалины. Крыша станции валится на перрон. Кружащиеся в пространстве автомобили, скрученные в узлы рельсы, кирпичи, бетонные блоки и стальные конструкции пушечными снарядами пронзают наши тела. В течение нескольких секунд я слышу рев урагана, сметающего дома с поверхности земли. Но призрак катастрофы еще раз застывает в очередной фазе разрушения: образ рассыпающихся стен — проникающий сквозь обычную реальность города — застывает в полной неподвижности. Стены и колонны, раздавливаемые волной чудовищного давления, каменеют по пути падения на землю; контуры разодранных циклоном конструкций висят в пространстве, занятом их неповрежденными соответствиями из времени, предшествующего землетрясение. Это удвоенное видение сопровождается звенящей тишиной, в которой врач скорой помощи сообщает, что мужчина в белом костюме мертв.

Вместе с Лючией мы выходим на улицу, садимся в такси и едем в Помпею. Автомобиль пронзает асфальтовые горы, вздыбившиеся на шоссе в тех местах, где произошло перемещение пород в результате усилившейся активности вулкана.

Даже картину развалин древнего города я вижу в двух совершенно различных версиях. На территории музея нет ни единой экскурсии. В баре для туристов сидит пару человек. Мы спрашиваем про мельницы. Развалины пекарни, похоже, находятся где-то недалеко. Мы проходим форум. Окружающий меня вид напоминает трехмерную фотографию песчаного замка, сделанную в тот самый миг, когда его смывает с пляжа высокая волна.